- Хасан, где больше людей, здесь, на кладбище, или у нас в селе? - спрашивает Хусен.
- Откуда мне знать! - отвечает Хасан, не оборачиваясь. - А тебе то какое до этого дело?
- Просто так.
- Делать тебе нечего! Чем болтать чепуху, лучше помолись, чтоб Дяла простил все их грехи.
- А зачем?
- Так полагается. Когда едешь мимо кладбища, нужно говорить: «Да простит вас Дяла!»
- Сколько раз надо говорить эти слова?
- Пока не проедешь кладбище. А ты что спрашиваешь, боишься устать?
Хусен не ответил. Он уже повторял про себя: «Да простит вас Дяла!» Но через минуту-другую спросил:
- Хасан, а где наш дади похоронен?
- Там, другой с стороны.
- Давай пойдем на его могилу?
- Не сейчас. На обратном пути...
- Ну, пожалуйста, Хасан, давай сейчас...
Хусен не мог понять, как это можно проехать мимо кладбища и не подойти к могиле отца. Мальчик, как похоронили Беки, еще ни разу не был на кладбище.
Раньше он думал, что покойников замуровывают в чурты, теперь Хусен знает: их зарывают в землю.
Хасан наконец уступил просьбам брата и остановил лошадь. На кладбище было тихо. Только черные вороны иногда нарушали безмолвие своим карканьем. Они то садились на чурты, то взмывали ввысь.
Дети остановились у свежей могилы.
- Подними руки, - приказал Хасан, покосившись на брата, - помолимся за дади.
Хусен поднял руки и вопросительно посмотрел на Хасана: что же дальше делать?
- Говори «аминь», - сверкнул глазами Хасан и стал что-то быстро и непонятно шептать: он видел, так делают взрослые.
Хасан не знал других слов молитвы, кроме «аминь», а потому только его и повторял.
Хусен тоже старательно шептал «аминь», но при этом он успевал и многое увидеть: чурты, например, и... ворон. А вот села на высокий каменный чурт сорока.
- Шш, - махнул рукой Хусен.
- Не маши руками во время молитвы, - прикрикнул Хасан. Хусен не ответил. Он и раньше редко пререкался с братом,
знал, что у того больше силы, а теперь, после того как мать сказала, что Хасан старше и потому его надо слушаться, Хусен выносит все окрики и придирки брата. А Хасан стал какой-то очень странный. «Ведь вот дади был старшим в семье, но никого не обижал, наоборот, защищал. А Хасан все покрикивает да приказывает, отчего бы это?» - думал Хусен.
Чурт на могиле отца был совсем маленький. Когда он лежал еще во дворе и Дауд с Гойбердом обтесывали его, он казался Хусену огромным. Но теперь, наполовину врытый в землю, едва возвышается над холмиком, и не вырезан на нем ни наган, ни кинжал, как на том, где сорока сидела.
- Хасан, а почему на том чурте вырезаны наган и кинжал?
- Это значит - там похоронен мужчина.
- А-а, - протянул Хусен.
- Видишь, рядом на чурте серьги, кольца и женский пояс? Там похоронена девушка. Брат и сестра лежат рядом. Я слыхал, что его убили и она не пережила горя. Кроме брата, у нее никого больше на свете не было.
- А кто его убил?
- Кто-то из Нясаре .
Говорят, он женился на девушке, которая была засватана за человека из рода тех людей, что из Нясаре.
Хусен молча смотрел на чурт мужчины и думал: «Как же он дал убить себя, ведь у него были кинжал и наган...» Но тут мальчик вспомнил, что ведь и у отца был кинжал...
- Хасан, мы тоже вырежем кинжал на памятнике дади, ладно?
- Вырежем. И наган...
- У дади ведь не было нагана...
- Ну и что же? Так делают.
«Наверное, у брата девушки тоже не было нагана, - подумал тогда Хусен, - человек с наганом не даст себя убить...»
- Ну, пошли, - сказал Хасан. - Слушай, а где наша лошадь? - через минуту закричал он.
Забора вокруг кладбища не было. А потому все просматривалось как на ладони. Хасан побежал в сторону леса. Но вскоре повернул назад.
В растерянности мальчик метался, как зверь в западне. А Хусен стоял на месте и беззвучно плакал. Уж если Хасан не знал, что делать, а он-то и подавно...
- Это все из-за тебя, щербатый, - сказал старший брат, останавливаясь перед Хусеном. - Вот и сходили на могилу! Говорил тебе, на обратном пути, так нет...
Погрозив кулаком, он побежал к селу. На этот раз за ним помчался и Хусен. Братья бежали, не видя под собой земли, и вдруг Хусен остановился и радостно закричал:
- Хасан! Вон она где - лошадь!
Хасан растерянно смотрел туда, куда показывал брат. Отчаявшийся мальчик радостно засмеялся, и его заплаканные глаза засияли.
Оказывается, лошадь по привычке вышла на старую дорогу, на ту, что проходила через овраг, минуя вновь построенный мост: мол, всю жизнь обходилась без моста, а на старости лет и вовсе обойдусь.
И может, лошадь проехала бы через овраг и ушла далеко, но, на счастье, одно колесо арбы глубоко врезалось в глину, а сил у мерина не было, вот он и стоял на месте, понурив голову с отвислой, как у Сями, нижней губой.
Хасан радовался недолго. Через мгновение он уже колотил конягу и кричал:
- Ах, чтоб ты сдохла!
Мерин взмахнул головой и опять понурился, словно шейные позвонки у него переломаны.
Братья стали подгонять его, тянуть за подпруги. Мерин и сам силился сдвинуться с места, но ничего у него не выходило. И тогда, как бы поняв тщетность своих усилий, он снова безвольно опустил голову.
Долго бы им пришлось повозиться, да, на счастье, из лесу возвращался Сями. Переехав мост, он спешился и подошел к детям.