Огород ему соседи вспахали заодно со своим. С делянкой в поле дело посложнее - люди и со своей десятиной с трудом управляются. Вот и решил Гойберд сеять кукурузу под кол. А что поделаешь, коли лошади нет?
Ранним теплым утром, любуясь безоблачным небом и щурясь от яркого солнца, стоит он руки в боки у своего порога и, довольно потягиваясь, говорит:
- Бог милостив, решил порадовать бедный люд ранней весной.
«Только в мое положение Бог никак не войдет», - думает про себя Хажар, сидя на корточках возле Гойберда. Она всегда так присаживается после приступа кашля, выбивающего из сил. И с трудом поднимается только после того, как голова перестанет кружиться.
- И тебе полегчает, - оборачивается Гойберд к жене, - видишь, погода какая стоит?
- Да со мной будь что будет, - машет рукой Хажар, - лишь бы эту десятину засеять.
- Бог даст - засеем.
- В прошлом году не посеяли, так теперь вот совсем обнищали...
- В этом году подправимся.
- Не лучше ли с кем-нибудь, у кого лошадь есть, в паре наполовину сеять? Так бы оно вернее.
- Что нам полдесятины даст?
- А под кол посеешь - сорняки задавят кукурузу.
- Следить надо. Тогда и сорняк не страшен.
С минуту Гойберд молчит, потом вдруг резко бросает:
- Этот твой сискал сегодня не испечется, что ли? Хажар тяжело поднимается и уходит в дом.
Гойберд еще долго стоит во дворе и с надеждой всматривается, не едет ли кто по улице. Неплохо бы зерно подбросить в поле на попутной арбе, а самому и пешком дойти можно. Но, как на беду, никого не видать. «Наверно, все уже в поле», - досадует Гойберд.
Но вот наконец с сискалом в сумке и с кукурузой в талсах, что перекинуты через плечо, опираясь на кол, Гойберд вышел за ворота.
Человеку, который какой уж год не реже чем раз в неделю пешком отмеряет путь во Владикавказ и обратно, дорога до Витэ-балки вроде как и не дорога.
За отцом следует сын - поможет в поле, будет бросать зерна в ямки, глядишь, все дело быстрее пойдет. В руках у Рашида сумка, но в ней всего два сискала да щепоть соли: чего нет, того не возьмешь. В поле можно еще и крапивы нарвать: там она посочнее да и почище, чем под плетнем.
Хасан тоже выехал в поле: хоть мал, а хозяин. Возраст - не помеха, была бы лошадь.
Они с Исмаалом договорились пахать с Товмарзой, братом Сями и Элмарзы.
Товмарза поначалу заартачился.
- Да какая же это лошадь? - развел он руками, увидев у своих ворот мерина Хасана. - Шкура, натянутая на жерди, да и только!
- Поимей совесть, Товмарза, не куражься над сиротами, - пристыдил Исмаал.
Хасан хотел было от обиды повернуть назад, да удержался. Куда подашься без плуга. В селе он есть не у каждого. Элмарза дает им свой, а они за это должны вспахать и его десятину.
Всю дорогу не унимался Товмарза.
- Нно, кляча! - покрикивал он. - Она едва тащит, как же пахать-то будет?
- Еще как будет, - отрезал Исмаал, - получше твоей. Я в прошлом году пахал на ней, знаю.
- Посмотрим...
Едва перебрались через Согапров, увидели вдали мужчину и мальчика. Мужчина с палкой в руках, а мальчик помахивает то ли сумкой, то ли узелком каким-то.
- Сдается мне, это Гойберд, - сказал Исмаал, - походка его.
- А с чего бы он с такой большой палкой? - хихикнул Товмарза.
Хасан знал, что в руках у Гойберда не палка, но разговаривать с Товмарзой не хотел.
Скоро они нагнали пешеходов. Это и правда были Гойберд с Рашидом.
- Эй вы, идите забирайтесь на арбу, - великодушно разрешил Товмарза.
- Благодарим. Мы пешком дойдем, - ответил Гойберд.
- Что ж, тебе не привыкать.
- Ты прав, Товмарза. Мне не привыкать. А что делать? Так уж устроен этот мир: одному в нем легко, а другому трудно.
- Ладно, Гойберд, не сердись ты на этого зубоскала. Идите садитесь.
Исмаал подвинулся, освободил возле себя место. Гойберд, за ним и Рашид быстро влезли на арбу.
- А для чего тебе этот кол? - не унимался Товмарза.
- Ты ведь не вчера родился, должен бы знать, для чего. Буду под кол кукурузу сеять.
- Надо же! До чего только люди не додумаются, - усмехнулся Товмарза.
- Додумаешься, - вздохнул Гойберд, - лошади у меня в хозяйстве нет, а жить надо.
- Да какая с такого посева кукуруза?
- Осенью посмотришь. Оно правда, потрудиться придется из рядно, но без труда и на вспаханном поле не много возьмешь.
Некоторое время ехали молча. Но Товмарзу ненадолго хватило.
- Подгони свою клячу, малыш, - высокомерно бросил он си девшему рядом Хасану, - таким шагом мы и к полудню не доедем до места.
Мерин и правда еле плетется. Хасан злится на него: из-за проклятого столько насмешек наслушался. Мальчик хлещет коня почем зря, заодно и второго подхлестывает, хотя тот вовсе не при чем: он бы с радостью пошел быстрее, не будь у него в паре такая развалина.
- Ей бы горячую картофелину подать, вот бы рванула, - хихикнул Товмарза.
- Какую еще картофелину? - удивленно посмотрел на него Исмаал.
- Атакую. Не слыхал, чего сотворил пучеглазый Гайри? Он вез из Мочко-Юрта картофель, лошадь еле плелась, как ни подгонял ее, - не лучше этой, последний год доживала. Уже темнело, а Гайри еще только из Верхних Ачалуков выехал. Прут об нее обломал, а толку чуть. Тогда он остановил арбу, собрал сухой придорожный бурьян, разжег костер и бросил в огонь две-три картофелины.