Оба они знали, что Кайпе, хоть лопни, не собрать нужных денег и придется отпустить сына возчиком.
Ответ Кайпе был давно готов.
- Обоз идет на войну с турецким падишахом, - сказал Ази строго. - А твой сын воюет против германского падишаха! Пони маешь ты это или нет?
- Чтоб они укрылись землей, и германский твой падишах, и Николай-падишах, и...
Она хотела сказать: «И ты вместе с ними», но сдержалась.
- Иди, иди отсюда со своими проклятьями! Смотри, как бы но вой беды не нажить! Да приготовь деньги! Слышишь?
- Что? Откуда у меня деньги? - повернулась Кайпа. - За все мое хозяйство никто не даст мне сто рублей! Что же мне теперь, милостыню просить? А?
Ази молчал.
- Нет, я тебя спрашиваю, где мне взять столько денег?!
- Из могилы моего отца! - заорал вдруг старшина. - Откуда я знаю, где тебе их взять?!
Кайпа с минуту еще постояла, посмотрела на жирную багровую шею повернувшегося к ней спиной старшины и вышла вон. Крупные слезы одна за другой катились по щекам. Она не утирала их. Шла как потерянная, ничего не видя перед собой.
Ходил к Ази и Исмаал просить за нее. Вернулся мрачнее тучи. Не успев войти в дом, сказал:
- Не давай им ни копейки! Говорят, заберут Хусена с обозом. Не верю я этому. Закон не позволит. Он еще мал. Хватит того, что один у тебя уже на войне! У него ведь тоже возраст не совсем вы шел?
«Эх, - думает Кайпа, - если бы все делалось по закону. Тебе ли Исмаал, надеяться на закон?»
У Хусена и правда возраст не тот, чтобы гнать и его на войну - он лишь тянется, как бузина.
Кайпа готова что угодно продать, только бы не пустить его. А Хусен вдруг стал рваться на войну. Мать онемела, впервые услышав от него об этом.
- Я уже взрослый, нани, ничего со мной не случится, - успокаивал он ее. - И обязательно вернусь! А от судьбы никуда не уйдешь.
- Что ты уговариваешь меня, как ребенка! Ничего не пожалею, в огонь тебя не брошу!..
- Вот ты всегда так! Все одна решаешь! А что можно сделать? Ну, продашь лошадь, дом, а дальше что? Пойдешь по миру?
- И ты туда же, совсем как Хасан?
- Мы же братья.
- Ну конечно, вы братья. А я кто? Только мать. Надо ли меня слушать?.. Что же, больше ничего не скажу. Да оно по-моему и не вышло бы. Ста рублей за наше хозяйство не выручишь...
Эсет была ошеломлена, узнав, что Хусену придется уйти с обозом. Она вся как бы онемела. Впервые им предстояло расстаться. И Эсет вдруг поняла, как будет трудно не видеть Хусена. Не привыкшая скрывать от него свои чувства, она теперь не смогла ничего утаить. И всякий раз при встрече с ним чуть не плакала.
- Не ходи, Хусен! - умоляла она. - Насильно ведь не заберут? Тебе еще лет мало. Только взрослых забирают насильно.
- Ничего не поделаешь, Эсет. Раз нет денег, придется идти.
- Я достану вам денег! - сказала она однажды, придя к Хусену, да с такой уверенностью, будто ей стоило только руку протянуть.
Хусен не знал что сказать, пожал плечами и улыбнулся.
- Не веришь? Думаешь, не доберусь до денег дади?
Эсет говорила громко и смело. Хусен удивленно посмотрел на нее. Такой она еще никогда не была. И странно, теперь и он вел себя совсем по-другому. Ведь стоило бы ей прежде сказать такое, разговор на том бы и прекратился. Хусен крикнул бы, что он не нуждается в их деньгах, и они, чего доброго, поссорились бы. А сейчас Хусен смотрит в горящие глаза Эсет, видит ее взволнованное лицо, светло-каштановые пряди, выбившиеся из-под шелкового платка - и его охватывает не испытанное еще дотоле чувство, хочется сжать в ладонях эти нежные, как персик, щеки и притянуть к себе ее голову...
- Я знаю, где лежат деньги. Только бы достать ключи!..
- Не надо, Эсет! - смущенно, но благодарно шепчет Хусен. - Это же воровство! И все из-за меня!
- Нет, это не воровство! - упрямо настаивает Эсет. - Я должна спасти тебя. Я... я не могу без тебя!
Последние слова она почти выкрикнула. И оба в смущении потупились.
Вошла Кайпа, и они замолчали. Щеки Эсет пылали. Она вдруг впервые застыдилась, что ее застали наедине с Хусеном. Ведь мать давно твердила ей, что она уже в таком возрасте, кода неприлично оставаться один на один с юношей...
Кайпа сделала вид, что не заметила их смущения, и принялась разжигать печь.
Эсет, не попрощавшись, незаметно юркнула в дверь. Но вечером пришла еще раз.
Пришла и на следующий день.
Зная, что скоро им предстоит долгая разлука, она не могла не видеть Хусена. Едва Кабират уходила куда, Эсет бежала к соседям. А если мать, как назло, сидела дома, Эсет улучала минуту сбегать к плетню, и Хусен почти всегда ждал ее там.
Наступил день отъезда. Эсет, держась обеими руками за плетень, неотрывно смотрела на Хусена.
- Так и не удалось мне добраться до денег, - виновато сказала она.
Хусен улыбнулся.
- Ничего, Эсет! Не грусти.
Плетень разделял их, а глаза как бы сливали. Эсет прижалась щекой к плетню. Хусен ничего не видел перед собой, кроме синих-синих глаз.
- Хусен, а если потом отдать деньги, они отпустят тебя?
- Не знаю...
- Я доберусь, обязательно доберусь до них! И отдам твоей матери. А уж она...
- Не надо, Эсет, - покачал головой Хусен, не сводя с нее глаз. - Я без денег вернусь. Вот увидишь!