В одну из пятниц прямо из мечети после молитвы во двор Беки неожиданно заявились старики. Это была новая попытка Саада выпросить прощение крови. На беду, Хасан оказался дома, и ему пришлось выслушать стариков до конца.
- Я знаю наш закон и уважаю вашу старость, - решительно за явил он, - но не могу согласиться с вашей просьбой. Вы знаете, как был убит мой отец? Это не случайность и не какая-нибудь за служенная им кара. Это насилие! И мы не простим Сааду кровь отца! Так и скажите ему.
Старики не унимались, все уговаривали. Наконец сказали, что Саад откупится, как никто другой не откупался, денег он не пожалеет.
- Кровь моего отца не продается! - раздраженно отрезал Ха сан. - Прошу вас, никогда больше не приходите в наш двор с этим разговором!
Старики ушли ни с чем.
10
На душе у Саада - как у приговоренного к смертной казни. Он все чаще задумывался: не лучше ли, пока не поздно, самому убрать старшего сына Беки? Но даже если ему удастся выстрелить первым, что из этого? Только новая кровь ляжет на него. К тому же у Беки еще два сына. Всех не поубиваешь. Да и власти такого не простят.
И решил Саад искать помощи у пристава. Рассказать и о том, что сын Беки не простил ему даже тогда, когда с просьбой об этом пришли к нему чуть ли не все уважаемые старики Сагопши. Не только не простил, но грозил кровопролитием.
Саад вошел в дом пристава. В прихожей его остановил казак:
- Господин пристав занят.
Из комнаты доносились голоса и какой-то стук.
Пристав был в бешенстве. Не помогали никакие меры. Люди не везли дров. Сравнительно с прошедшим годом и половины не доставили. Рубить рубили, а сдавать властям не сдавали. Каждый прятал где мог. Только бы переждать. «Оно, может, и к лучшему, - думали люди. - Дорогу откроют через неделю-другую, к тому времени, и дрова подорожают».
Приставу донесли, что лесничий, вопреки приказу, за взятки позволяет рубить дрова тем, у кого нет на то разрешения. Вот он и вызвал Элмарзу и сейчас давал ему нагоняй, да, похоже, не только словом.
Сквозь общий шум из комнаты доносилось:
- Не надо, гаспадин пирстоп! Моя не будит болша!
- Сволочь! Зверь! Убью подлеца!
- Не надо убивай. Дети ест дома. Все дарва суда таскай будим! Скоро шум утих. А затем из той комнаты вышел Элмарза. Он испуганно осмотрелся, будто и здесь его кто-то вдруг мог ударить. Увидев Саада, лесничий изменился в лице. Эта встреча была для него страшнее всякого страха перед приставом. Саад стал свидетелем его позора, что может быть хуже?
Овладев собой, он сделал вид, что ничего и не произошло, и собрался выскочить вон.
- Что там за шум был? - кивнув на дверь, спросил Саад.
- Да так! Подрались мы малость с пирстопом! - с подчеркнутой небрежностью ответил Элмарза и прошел мимо Саада.
Но гордого вида ему хватило ненадолго. На пороге он вдруг весь перекосился и схватился за поясницу. И он пошел, сильно прихрамывая: боль свое брала.
Саад вышел за ним и, глядя, как тот идет, с недоброй улыбкой провожал его взглядом до самых ворот. «Подрались с пирстопом!..» Видно по твоей походке...»
Саад не решился идти к приставу со своей жалобой. Придется отложить до другого раза.
Махнув рукой, Саад пошел со двора. «Пожалуй, и совсем не пойду к нему! - размышлял он по дороге. - Кто-нибудь узнает, с чем я ходил, стыда не оберешься. Мальчишки, скажут, испугался. Что будет, то будет. Наган есть, винтовка - лучшей во всей округе не сыщешь. Кто хочет умереть, пусть встанет на моем пути!»
...Наступило лето. Хасан так и не приобрел винтовку. Пока он собирался попросить у Гойберда - все равно ведь не пользуется, а деньги можно отдать до осени, - тот взял да и выменял у кого-то на отменную винтовку дохлую клячу. Правда, сначала была вроде ничего, но едва попала к новому хозяину, стала чахнуть день ото дня: не иначе как джинны вселились в конягу. Мулла написал джай и сам повесил на шею животине. Но и это не помогло. И однажды Гойберд вернулся из лесу, впрягшись в арбу вместо лошади.
Уж лучше бы винтовка досталась Хасану! Да, видно, так им на роду написано. И ему и Гойберду.
Саад не подозревал, что у Хасана нет оружия. Знал бы - так жил бы себе спокойно. А вообще-то даже странно, как это он, всегда такой уверенный в себе, теперь вдруг стал тревожиться. Выйдет иной раз ночью во двор - и за каждым стволом дерева мерещится ему враг. И не сообразит, что, будь в саду посторонний, первым делом собака бы залаяла.
Случилось так, что однажды и впрямь разглядел он с веранды приближающегося в темноте человека. В первый миг даже отмахнулся: опять, мол, мерещится. Но черная тень зловеще надвигалась и была совсем близко.
- Кто ты? - спросил Саад встревожено.
Ответа не последовало. Саад задрожал, рука его невольно потянулась к поясу за наганом, вскоре загремел выстрел. Тень упала на землю и... застонала.
Из дому с криком выскочила жена Саада. Она была уверена, что стреляли в мужа.
Саад стоял как каменный и смотрел туда, где лежал... человек. Да-да! Теперь-то уж он точно знал, что это человек и он уложил его! Но кого? Саад не решался подойти к стонущему. Принесли лампу. Когда осветили раненого, Саад в ужасе отшатнулся и чуть не упал: на земле лежал его племянник, горемыка Аюб. Аюб, который после случая с Касумом так и не пришел в себя.