Слышишь, Балу, мой брат, этот колокол неба?
Что ж, удачи тебе! Стань чеченским мужчиной,
стань бойцом, вожаком - ведь тебе уж пятнадцать, -
даже если тебя разлучат с головою.
Этой ночью пойдём, ради бедных и сирых,
и отнимем казну у пиявки Кахармы!"
"Что ж, веди меня, брат!" - брату Балу ответил.
В этот час, когда ночь пополам разделилась,
красным зверем вскочил, в сердце раненным зверем
старший брат вожака, разбудил молодого,
и немедля они облачились в доспехи
под грузинский напев, тот, что слышали в детстве.
Две большие сумы для казны приготовив,
в путь опасный пошли - в грозный замок Кахармы
из родного села эти славные братья.
Как два тигра, они притаились, подкрались
в ту безлунную ночь к укрепленьям Кахармы
и неслышно вошли в ту высокую башню,
что была для войны предназначена ярой.
Словно барсы на скалах, за уступы цепляясь,
по стене взобрались эти смелые братья.
И, геройским плечом крышу-матицу подняв,
старший брат пригласил вожака в укрепленье.
И поднялся смельчак с перемётной сумою.
Половину сумы серебром он наполнил,
чистым златом набил половину другую, -
так казну унесли эти ловкие парни.
На рассвете узнал князь о страшном несчастье.
Закричав, он собрал своих верных узденей,
и сказал, разъярясь, кабардинец Кахарма:
"Не взломали замки, не подрылись под стены,
не затеяли бой с нашей храброю стражей,
но златую казну унесли чужеземцы.
Вас, уздени, я звал, чтоб совет ваш услышать!"
А бесстрашный вожак молвил старшему брату:
"Мы чеченцев спасли от недоли и рабства.
а сегодня пойдём в укрепленье Кахармы,
чтоб себя наградить драгоценной добычей".
И, услышав слова не юнца, а мужчины,
старший брат произнёс, вожаку отвечая:
"О, не будь одинок, младший брат мой сладчайший!
Я тебе подчинюсь в этот раз, как и прежде,
хоть, боюсь, головы своей круглой лишишься", -
так он Балу сказал и оделся в доспехи.
И пошли они вновь к укрепленьям Кахармы.
И пробрался вожак там в казну кабардинца.
Но внезапно в капкан угодил он ногами.
Брату крикнул тогда несчастливый напарник:
"О, не будь одинок, старший брат мой желанный!
Я попался в капкан. Нет, увы, мне спасенья.
То не волчий капкан - он поставлен на тигра:
закалённый, стальной, в нём двенадцать захватов".
Старший брат подбежал к вожаку молодому
и тигриный капкан отворить попытался.
И тогда, говорят, младший брат ему молвил:
"Мой единственный брат, о, не будь одиноким!
Нет спасения мне в этом солнечном мире.
Если ты меня здесь с головою оставишь,
то узнают меня все собаки Кахармы,
и с твоей головой ты расстанешься вскоре.
Если ты за меня не отплатишь сторицей,
буду знать, что на свет я для смерти родился.
Все сомненья оставь, без раздумий и жалоб
ты меня обезглавь ханепинским кинжалом".
Старший брат произнёс, обливаясь слезами:
"О, не будь одинок, брат мой младший, любимый!
Обречённый на смерть пусть умрёт до рассвета.
Это слово - завет, что оставлен отцами.
На Коране клянусь, что за голову брата
двадцать вражьих голов я сорву до полудня".
Слёз потоки рукой осушил он поспешно
и из ножен кинжал он извлёк ханепинскии.
С безутешной душой он единым ударом,
тяжкий стон обронив, срезал голову брата.
В эту страшную ночь он на страшной земле,
на отцовской земле одиноким остался.
И, в суму для казны скорбный груз положив,
что весомей казны, серебра тяжелее,
путь направил домой в это страшное утро.
Громким криком вскричал нечестивый Кахарма:
Приведите ко мне эту сукину дочь,
приведите скорей эту старую ведьму!"
И уздени бегом привели, говорят,
дочь лесов и лугов, пожилую колдунью,
и предстала она злому князю Кахарме.
Руки в стан уперев, задыхаясь от смеха,
так сказал говорят, той старухе Кахарма:
"Слушай, сукина дочь, слушай, чёртова баба!
Твой исполнил совет я вчерашнею ночью,
но поймал мой капкан только труп безголовый.
Благодарен тебе я за мудрый совет,
я тебя награжу за совет, за науку.
Видно, ты надо мной посмеяться хотела?"
Лишь окончилась речь кабардинца Кахармы,
начала говорить эта знахарка князю:
"Грех тебе, господин, надо мною смеяться!
Ты капканом поймал необычного вора.
Есть ещё один брат, старший брат у бедняги.
Если хочешь поймать и другого ты вора,
необъезженный конь тебе в этом поможет.
Ты к хвосту его труп привяжи, да покрепче,
и коня прогони вдоль села до полудня.
Сердцем брат восскорбит от обиды и горя -
ведь в груди у него сердце горское бьётся.
Так непойманный вор сам себя обнаружит".
Отзвучали слова этой женщины старой,
и коня привели слуги князя Кахармы.
(Ни узды, ни седла конь не знал от рожденья)
И, к хвосту привязав труп холодный ремнями,
вдоль села, говорят, эту лошадь прогнали.
Сердце брата тогда не снесло оскорбленья -
словно тигр он вскочил и за трупом помчался.
Обезглавленный труп к груди прижимая,
он в родительский двор, лебедою заросший,
положил вожака и стенал, и молился.
В дом родимый войдя, материнское платье
на себя он надел и в рукав его спрятал
ханепинскии кинжал, закалённый отцами.
В руки голову взяв оскорблённого брата,