Там три щенка оказались, что силою схожи со львом.
Вот на меня и напали, и в схватке три пуговки враз
сорваны были с бешмета, а их ведь мой строгий отец
сам застегнул, отправляя с вами, о канты, меня.
Так что теперь не сносить мне бедной своей головы.
Вы же домой возвращайтесь. Мне же дорога одна –
волком поджарым скитаться, крова и пищи искать!
Вас я теперь покидаю, буду в долине вас ждать!» -
и ускакал от товарищей маленький гордый герой.
Бросив табун, поспешили сельские канты за ним,
стали просить, как догнали: "Храбрый наш кант, не спеши!
Да сохранит Всемогущий славного канта для нас!
С Чёрным Ногаем тотчас же встретимся мы и его
станем упрашивать, чтобы снова отдал нам тебя.
Ты подожди нас немного, мы возвратимся сюда!"
Все шестьдесят гордых кантов быстро примчались в аул,
где в это время клинок свой Чёрный Ногай наточил.
Встали они на колени, замерли - все шестьдесят, -
шапки с голов поснимавши. Вышел к ним Чёрный Ногай.
Стал говорить, огорчённый: "Да не оставит вас Бог,
о чеченские канты! С чем вы явились сюда?
Встаньте с колен, умоляю! Вас я слушать готов!
Если просить прискакали, то поспешите просить!
В мире, где солнце восходит, греет и радует нас,
с вами готов поделиться всем, чем владею я сам.
Так для чего ж прискакали, славные канты, ко мне?"
Канты сказали Ногаю: "Пусть Бог не оставит тебя,
Чёрный Ногай, пред тобою мы как заступники здесь!
Пуговки три на бешмете, что ты застегивал сам,
в схватке с бешмета сорвали три разъярённых щенка.
Сын твой отважный в то время в кучу табун собирал.
Ради Всевышнего, просим, смилуйся, Чёрный Ногай,
сын твой - смельчак, неповинен. Сына ты должен простить!"
"Бог вас простит, мои гости, - кантам ответил Ногай, -
зря вы примчались: исполнить просьбу, увы, не смогу.
Если сказал я, что будет - то, значит, станет оно;
если сказал, что не станет - значит, не будет того!"
Бячча тогда собравшимся кантам своим прокричал:
«Пусть вас Господь не оставит, гордые канты мои!
Видите, что происходит? Хочет он сына казнить!
Просим за смелого сына: "Смилостивись, отец!"
Черный Ногай собирается, сына казнив, жить и жить.
Нам же что делать, если канта убьют за нас?
Канты, давайте разделимся, станем друг к другу лицом,
ружья направим друг другу прямо в раскрытую грудь.
Выстрелим одновременно - одновременно умрём
здесь, на подворье, Ногая, где сына зарежет Ногай!»
На два ряда разделились канты, мажары свои
твердо направив друг другу прямо в раскрытую грудь.
"Будь же ты счастлив отныне, Чёрный Ногай! Неужель
сына убьёшь, не дослушав, что мы тебе говорим?
Сына, отважного канта, зря умертвишь? Не отдашь?" -
так вопрошал в исступленье бячча и голос срывал.
Чёрный Ногай отвечал им: "Сколько попросите вы,
столько вам раз и отвечу. Верен я клятвам своим:
если сказал я, что будет - значит, и станет оно;
если сказал, что не станет - значит, не будет того!"
"О вы, чеченские канты! - бячча вскричал. - Ничего
нам не осталось, как грянуть из восьмигранных стволов!" -
и отошел. В это время, сдернув платок с головы,
женщина вдруг закричала: "О, канты, не стоит спешить!
Не торопитесь стреляться! Я еще слово скажу!" -
так остановлено было смертное дело тогда.
Замерли все, ожидая, что скажет мужу жена.
Женщина заговорила, боли и гнева полна:
"Черный Ногай! О, супруг мой! Остепенись, Бог с тобой!
Ты уж не молод, чтоб словом сеять беду и позор!
Люди к тебе приезжают - ты их сажаешь за стол.
Все уважают в округе - знатный и бедный - тебя.
Как же, супруг мой, позволишь, чтоб у тебя во дворе
эти прекрасные канты перестреляли себя?
Вечный позор обретёшь ты, если таким смельчакам
в просьбе законной откажешь, если ты сына казнишь!
Надо тебе осторожней, предупредительней быть!
Раньше тебя попросили - сына ты кантам отдал;
вновь тебя просят о сыне - так почему ж не отдать?"
Выслушав слово супруги, Черный Ногай побледнел,
снял он папаху и пояс с шашкой на ней развязал:
«О досточтимые канты, да охранит вас Господь!
Просьбу одну я исполнил, эту пока не могу.
Вам же причину открою, что побудило меня
так поступать, так сурово близких судить и карать.
Слушайте, сельские канты, исповедь - слово души:
Было мне пятнадцать лет. Как сыну,
вам которого отдал я нынче.
Был я молод и здоров, и силой
Бог меня с рожденья не обидел.
Знающие люди говорили,
что не так уж я силен, но я-то
им не верил, был готов поклясться
на Коране, что могуч и ловок, -
так тогда я был в себе уверен!
У меня был конь, скакун отменный,
и я тоже, тоже был уверен,
что он может всех побить и в скачке,
и в выносливости, даже мог бы
в том поклясться, глупый, на Коране.
Я себя считал большим и сильным,
потому обет суровый принял:
год скитаться по горам, долинам
и лесам, чтоб зримый мир объехать.
Убедиться, что я - самый сильный,
что скакун мой - самый совершенный.
Много или мало я проехал -
на лесной поляне очутился.
Поперек тропы тогда лежала
старая огромная чинара.
Так, уверенный в себе, я тронул
рукояткой плетки ту чинару,
чтобы сдвинуть ствол с моей дороги.