И вскочил тут Шихмирза, сын Зайты,
а за ним вскочил и старый Жума,
как пошли они втроем рубиться,
словно волки меж баранов сонных.
Царское они разбили войско,
и на слабых на конях почтовых,
говорят, бежал полковник старый.
"Тяжело душа моя тоскует, а тоскует, потому что хочет,
чтобы Актула мой снёс с налета голову полковнику", - так начал
Старый Жума говорить, и сразу пригляделся Актула, сын Жумы,
но меж офицеров не увидел, не признал полковника, а встретил
офицера давешнего. Стал он говорить с ним, "Актула, сын Жумы:
"Отвечай мне, офицер, всю правду, где полковник ваш, куда девался?
Если ж ты мне правды не откроешь, надвое тебя располосую,
синей сталью, разнесу на части", - говорил так Актула, сын Жумы.
И ответил офицер приметный: "Надвое меня располосуешь,
синей сталью разнесешь на части? Я тебе отвечу, словно другу..." -
Говорил тот офицер приметный, указав рукою на дорогу,
по которой тот полковник ехал.
Гнал гнедого Актула, вдогонку, а, догнав, схватил врага сын Жумы,
и сказал полковник, отвечая: "Бог храни тебя, чеченский воин!
Отпусти меня домой свободно, заплачу тебе я крупной мерой,
серебра я белого отвешу на весах - двенадцать килограммов.
Отпусти мое на волю войско, и червонным золотом отмерю
я тебе три килограмма полных!" - обещал полковник сыну Жумы.
"Мера есть в двенадцать килограммов, а трехкилограммовая мера -
это голова твоя - с налету срубленная неподкупной шашкой," -
так сказал он, так сказал и сделал, старому ее приносит Жуме:
"Вот тебе, полковник, старый Жума,
вот тебе трофей, других дороже!"
Скакунов распоротые брюха и кишки подпругой приторочив,
и свои изрубленные ребра, укрепивши толстыми ремнями,
возвратились, выжить не надеясь, удальцы-чеченцы восвояси
И лечил их русский врач надёжный, зашивал им колотые раны,
привозил им офицер лекарства, правильные мази и настойки.
И когда они смогли подняться, а, поднявшись, стали молодцами,
никогда уже не забывали про свою проверенную дружбу.
О Жаммирзе, сыне Мады из Чечана
Запрягали лошадей поджарых в прочную почтовую карету,
выезжали с шумом из Ростова
молодые, в праздничных мундирах,
офицеры, но не на прогулку.
Генерал Ортам у них был главным.
Прибыли они в одну долину и на солнечной одной лужайке
беловерхие шатры разбили, - словно гор заснеженные пики
поднялись шатры на той опушке,
где бродить любили наши парни,
удалые, гордые шалинцы.
Пир вином и водкой был приправлен,
было много разных яств походных.
Старший офицер привстал с бокалом:
"Знаешь ли, Ортам Грузинский, где ты
белые шатры свои расставил?
Вон - Чечан-аул, он был основан
на земле, что выкуплена миром,
в трудовом поту собравшим деньги,
чтобы Турлов Алихан, торгуясь,
смог за землю взять, что запросил он.
В том Чечан-ауле всем известен
Жаммирза, сын Мады благородный.
Ты, Ортам, сейчас пируешь с видом,
будто удалось тебе похитить
Альбику прекрасную, в которой
Жаммирза, как брат, души не чает.
Ты, Ортам, пируешь, будто смог ты Альбику как белую невесту
под охраною в Ростов доставить!"
Генералу так Ортам ответил: "Дай сперва мне под начало войско,
чтобы сердце было им довольно, и тогда уж из Чечан-аула
Альбику прекрасную возьму я -
хоть в Ростов, хоть в Петербург доставлю.
Для того готов рискнуть я чином -
быть разжалованным в пехотинцы
не боюсь ради такого дела!"
И поехал генерал в столицу, взял солдат там для такого дела.
Зазвучали трубы боевые, загремели гулко барабаны, -
и привел их генерал в то место, где шатры походные стояли,
где с Ортамом он имел беседу, где гулять любили на опушке
удалые, гордые шалинцы.
"Вот тебе, Ортам Грузинский, войско,
вот тебе послушные солдаты,
чтобы ты доволен был бы сердцем. Если же прекрасную Альбику
ты в Ростов не привезёшь, то будешь
сам разжалован в солдаты, также
будешь опозорен и достоин женского платка, а не фуражки!" -
так начальник говорил Ортаму.
И Ортам пошел к Чечан-аулу
с войском в пёстрых дорогих мундирах:
ночью шел, чтобы никто не слышал, лесом шел,
чтобы никто не видел.
В час ночной, когда всё затихает, подошел Ортам к Чечан-аулу.
Словно море - островную сушу, словно травы - зеркальце болота
окружило войско, обложило тот Чечан-аул и затаилось.
А когда же утром спозаранку набожные люди встали, чтобы
сотворить Всевышнему молитву, то Сулим-мулла, из дому выйдя,
увидал, что, словно муравейник, все окрестности села кишели
тайно подошедшими врагами.
"Это что же за напасть такая над моим селением сгустилась?" -
так Сулим-мулла печально думал, имя Бога повторял в тревоге.
Совершить решив намаз в мечети, он вошел и в алтаре увидел
чисто-белую бумагу с тонкой росписью известного Ортама.
И Сулим-мулла прочёл посланье: "Если не торопитесь погибнуть,
то отдайте мне, чечан-аульцы, Альбику прекрасную, а если
миром Альбику не отдадите, то тогда мы стариков погубим,
молодых пленим, а храм на взгорье предадим огню. Отдайте лучше
Альбику прекрасную Ортаму!"
Стал Сулим-мулла сзывать к молитве
всех, кто был тогда в Чечан-ауле.