"Ах, сойдя с коня, затеять пляску -
наш обычай! - возглашает гордо, -
с лучшей девушкой повеселиться
надо после пляски!" - Позабавясь,
молвит: "После сладкого веселья на невесту поглядеть - такое
есть обыкновенье у народа!"
Потянулся к белой занавеске князь Хаси - глядит: невеста плачет!
Иссякают слезы - плачет кровью:
ведь насилье Монцы горько, жутко.
И спросил Хаси, найдя невесту:
"Делу прогневишь ты и лишишься
помощи моей, когда не скажешь
правды, почему сейчас ты плачешь?"
Девушка ответила Хаси: "Гость неведомый, меня послушай,
слух склони, внемли чистейшей правде:
жизни мне лишиться, если кто-то
мил мне, словно Вдовий кант, клянусь!" -
так невеста грустная сказала.
Тут Хаси схватил ее за локоть, на коня мгновенно перекинул,
усадил невесту за собой. Огласил холодным криком свадьбу:
"Жениха скорей ко мне зовите!" -
гневно вызвал Монцу князь Хаси.
"Умирай скорей, трусливый Монца!" - говорили о тебе чеченцы,
ненадежным - верно называли, ведь не постыдился ты упрятать
в недрах Ненадёжного холма юношу, славнейшего из кантов,
и забрал себе его невесту! Белую теперь справляешь свадьбу,
предаешься сладкому веселью, но пришло возмездье,
Монца злой!"
Голову клинком смахнув злодею,
снова закричал холодным криком:
"Все, кто старше тридцати, - останьтесь,
слезы проливайте на тазите!
Ну, а кто моложе тридцати, собирайтесь - и пойдем на свадьбу!"
Во дворе Вдовы пируют гости. Занавеску белую повесил
князь Хаси для дочери Дады, дорогие ей вручил подарки.
Погулял семь дней на этой свадьбе
и, друзьям оставив наставленья, сам домой отправился Хаси.
О Чёрном Ногае
Ва-лай-ла, я-ла-лай, ва-лай-ла, я-ла-лай, ва-лай-ла, я-ла-лай!
Это случилось, когда однажды рождался новый рассвет,
и на утренних травах переливалась роса.
Это случилось, когда светило выплыло из-за гор,
и теплым золотом света всё озарилось вдруг.
В то утро бячча в мечеть не на молитву пошёл -
он оттуда начал сподвижников криком к себе сзывать:
"Эй, сельские гордые канты, да будет с вами Господь!
Если мы вверх посмотрим, что мы видим тогда? –
наши высокие горы в зелени буйных трав!
Если мы вниз посмотрим, что мы видим тогда? –
наши долины в травах, выжженных дожелта!
Канты, время настало бить родникам из-под скал,
время пришло чинарам приумножать листву,
время пришло средь листьев горлицам ворковать,
время пришло и ястребам горлиц лесных ловить!"
Этот призыв услышав, сельские канты вмиг
стали в поход собираться: каждый пояс надел,
оружие злее медведя к поясу привязал
и, нарядясь как на свадьбу, двинулся к бячче он.
Солнце еще горело, как все уже собрались.
Их шестьдесят оказалось, каждый мог бы сказать:
"Ты лучше меня, - сотоварищу, - я же лучше тебя!"
Двинув коня в дорогу, встал впереди вожак,
следом за ним помчались чеченские канты все.
Короток или долог путь у всадников был,
но на закате солнца подскакали они
к месту - к тому аулу, где на подворье своем
должен был находиться хозяин - Чёрный Ногай.
"Ждут ли кого в этом доме? Здесь ли хозяин сам?" –
спрашивать стали гости, не слезая с седла.
"Здесь гостей принимают! Здесь и хозяин сам!" –
вышел с такими словами из дому Чёрный Ногай.
Ловко и скоро, словно все шестьдесят стремян
разом поддерживал, всадников с сёдел сумел ссадить;
неуследимо, будто всех шестьдесят коней
разом сам же рассёдлывал, по стойлам сумел развести
этот хозяин ухватистый, этот Чёрный Ногай.
В дом гостей проводивши и рассадив за столом,
стал угощать их яствами, отменным вином поить
Чёрный Ногай. Не спрашивал кантов он ни о чем,
и канты не говорили. Так миновало три дня.
Только на третье утро, когда золотой рассвет
разлился по миру золотом, хозяина отозвала
из дому во двор супруга и так сказала ему:
"О Чёрный Ногай. Господь с тобой, неужто не понял ты,
зачем приехали гости? Давно уж не молод ты,
а вот не спросил, зачем они пожаловали к тебе,
да и они тебе тоже ни слова не говорят.
Не затем ведь они прискакали, чтоб у тебя в дому
только поесть появились и только вина попить!
А не затем ли явились канты чеченские к нам,
чтоб всё бы твое богатство на скорых конях увезти?
А если им не удастся богатством твоим завладеть,
то с пастбища не угонят ли твой отменный табун?"
Выслушавши супругу, старый Чёрный Ногай
серым стал словно пепел, тёмным как почва стал.
Не чуя земли под ногами, он в дом со двора вошёл.
"Да не лишитесь счастья, о канты, гости мои, -
стал говорить хозяин: Уж простите меня,
что не спросил я вовремя, зачем приехали вы.
Вы же три дня молчите, не говорите мне,
зачем, по какому делу сюда заехали вы.
Вижу, не пить мои вина сюда приехали вы,
вижу, не есть еду мою сюда заявились вы.
Вижу, что вы приехали, сельские канты, сюда,
чтобы мое имущество на скорых конях увести,
а если вдруг не удастся богатством моим завладеть,
то с пастбища за рекою угнать мой отменный табун.
Пусть Бог меня позабудет, пусть вашей дружбы лишусь,
если патроны нынче не стану я заряжать.
Я шестьдесят патронов порохом серым набью -
на каждую голову вашу придется один заряд!
Так что ж, приступайте к делу, за чем приехали вы!"
Из всех, кто сюда приехал, поднялся бячча один: