Кое-кто из соседей, разбуженных выстрелами, заглянул во двор и, увидев казаков, молча отходил.
- Люди, помогите! - кричала Кайпа.
Показался всадник. Это был старшина Ази. Ему сообщили, что убит абрек.
Увидев его, Кайпа немного успокоилась. «Уж он-то поможет, -подумала она. - Ведь Ази - старшина». Но Кайпа рта и не успела открыть, чтобы пожаловаться, как Ази тотчас закричал:
- Вот уже второй раз я на твоем дворе из-за непорядков! Вид но, захотелось в Сибирь!
- За что в Сибирь? Что мы сделали?
- Прячешь у себя абреков! Что еще ты должна сделать?
- Каких абреков? Где ты их видишь? И мне ли до абреков? Ази махнул рукой и, не отвечая Кайпе, повернулся к казакам.
Один из них поманил его за дом.
- А ну, иди сюда! - крикнул оттуда Ази. - Сейчас я покажу тебе абрека.
На лице у Кайпы выступил холодный пот. «О Дяла, кто еще там? - подумала она. - Неужели Дауд?» Но, увидев растянувшегося на грядке Сями, Кайпа обмерла.
- О Дяла! - Она покачнулась, будто внезапный ураганный ветер толкнул ее в грудь. С трудом устояла на ногах и, чуть придя в себя, сказала: - Это он абрек? Посмотри на него получше.
Ази сошел с коня, повернул Сями. Он был мертв. Глаза бедняги застыли в удивлении, казалось, вопрошали: «За что?» Нижняя губа плотно прижалась к верхней, чтобы уже никогда не отвиснуть и не дрожать от обиды, от холода и мало ли еще от чего.
- Какой он абрек! За что убили человека? Кайла воздела руки к небу и заплакала.
Ази не слушал ее. Стражник рассказывал ему подробности события. Ази прервал его какой-то фразой, тот застыл в удивлении.
- Что? А почему же тогда убегал?
- Потому, что не все у него на месте... - Ази покрутил пальцем у виска. - Понял?
- Казак молча повернулся и пошел к дому.
- А оружие? - вспомнил он, вдруг остановившись. - Оружие, которое мы нашли в доме?
- Чья винтовка? - спросил Ази у Кайпы.
- Наша. Чья же еще. - Кайпа была не из тех, кто мог бы свалить вину на другого, пусть и на мертвого Сями, который теперь снес бы любое обвинение.
- Разве ты не знаешь приказа? Почему вы держите в доме огнестрельное оружие?
- Это же однозарядное ружье! - покосился на Ази Хасан.
- Это неважно какое, однозарядное, десятизарядное или такое, которое заряжают в могиле моего отца! - закричал Ази. - Приказ есть приказ! И что тут за народ! Лучше быть пастухом, чем стар шиной в этом Сагопши!
Ази внимательно посмотрел на Хасана. Потом махнул казакам. Те быстро пошли со двора. Хасан забился, как рыба в силках, когда увидел, что они уносят с собой его ружье.
- Развяжи мне руки, нани! - кричал он.
- Ох, если бы они у тебя всегда были так связаны! - в сердцах сказала Кайпа. - Не делал бы, чего не следует!
- Развяжи меня, они уносят ружье!
- По голове бы тебя этим ружьем.
Сами похоронили в тот же день. До похорон раздали чапилги , а собравшихся на траурное поминание угостили бараниной. Деньги, которые дали все пришедшие на похороны, сполна окупили бы и барана и все другие расходы.
Кроме вдовой сестры Сями, никто не плакал, если не считать притворные всхлипывания жен Элмарзы и Товмарзы.
Мужчины выражали соболезнование Элмарзе и уходили, в душе уверенные, что смерть принесла облегчение несчастному Сями.
Но были в селе и такие, в ком убийство невинного отозвалось новой болью и злобой к насильникам.
Часть четвертая
1
Летнее солнце щедрое. Не успеет взойти - шлет миру тепло. Все живое пробуждается, радуется.
И только Хусен никак не может проснуться. Правда, мать начала будить его, едва забрезжил рассвет. И поручений надавала такую уйму: присмотреть за Султаном, покормить цыплят, уберечь созревшие вишни от мальчишек. И еще что-то, Хусен сквозь дрему не все разобрал и запомнил.
Клипа с Хасаном уже наверняка перевалили Терский хребет и едут по моздокской дороге, а Хусен все еще не может глаза продрать. Голодные цыплята забежали в открытую дверь и носятся по комнате как оглашенные, а во дворе наготове сидит стая воробьев в ожидании, когда будут кормить цыплят. Но Хусен не слышит ничего: ни цыплячьего писка, ни воробьиного чириканья.
И все же он проснулся. Со двора донеслось мелодичное, нежное пение птицы. Это тебе не воробей и не цыпленок. Хусен знает, кому принадлежит чудное пение. Это иволга. Как-то, когда точно такая же очень красивая птица, величиной почти с голубку, с яркими разноцветными перьями сидела на макушке вишни и беспечно пела свою песню, Хусен незаметно подкрался и убил ее из рогатки.
- Зачем ты убил ее? - с укоризной покосился на него оказавшийся поблизости Мажи и уверенно добавил: - Теперь за это в ад попадешь!
- Ну да! - недоверчиво отмахнулся Хусен. Побежали к Гойберду.
- Конечно, в ад попадешь! - подтвердил тот. - Это же райская птица! Клянусь Богом, райская.
Хусен тогда вернулся домой весь в слезах. Кайпа долго утешала сына.
- Ты ведь не знал, что она райская! А знал бы, так ни за что бы не убил! Правда?
Хусен кивнул.
- Ты же ведь не знал, что убить птицу - большой грех. Не знал - значит, и Бог тебя простит.
Хусен тогда успокоился. Но и по сей день он с болью вспоминает об этом случае и всякий раз, заслышав голос этой птицы или невзначай увидев ее, вздрагивает. Вот и сейчас: сон слетел с него мигом. Пусть поет, сколько хочет, Хусен не тронет ее...