Магомед-юртовские казаки тоже выставляют охранение. Они сейчас - горцы и казаки - похожи на петухов, что нахохлились и выбирают момент: кто первый клюнет.
Особенно беспокойны казаки. Днем и ночью сторожат. Не могут забыть, как месяц назад ингуши заняли Ахки-Юрт, Шолхи, Ангушт. Боятся, как бы и на них не напали.
Враги революции специально подстрекают казаков на вражду с ингушами. Они-то и используют историю этих сел, в свое время для раздора отнятых царем у горцев и переданных казакам. Советская власть помогла горцам вновь обрести свои села, свои очаги. Что же до Магомед-Юрта, казачьей станицы, ингуши и не думают ее занимать, но подстрекатели всячески подзуживают казаков, вселяют в них безосновательный страх и тем насильственно разжигают раздоры и ненависть между народами.
Чего только не передумал Хасан, лежа на пригретой солнцем траве. Неподалеку, расположившись передохнуть, сидят другие караульные. Хасану видно лицо Амайга. Как завороженный слушает он бывалого человека с впалой щекой. Это Шапшарко. Щека у него такая от ранения - досталось как-то, когда однажды ходил за Терек коней угонять. Хасан слышал от него самого рассказ об этом.
Сейчас Шапшарко снова занимает народ воспоминаниями.
- Конь был отменный, - довольно цокает он языком, - как бы Терек ни бушевал, переплывал его, да с таким бравым видом, словно воды ему всего по колени. Бедняга сдох. На кол в изгороди напоролся. А все из-за жены. Огород, видишь ли, ей нужен, ну, и понятно, изгородь поставить потребовала. Во дворе, где есть конь, нельзя иметь низкий забор. Никогда у меня больше его не будет, где бы я ни жил...
Из-за раны в щеке Шапшарко говорил шамкая.
- ...Э-эх, - продолжал он, - не конь это был - друг и товарищ. Верный из верных. Если бы не он да не Бог, меня бы уж давно рыбы слопали. В то утро конь пронес меня сквозь пули и перенес через Терек. И до самого дома он шел галопом. - Шапшарко потрогал ямку на щеке. - Я от этой раны не в силах был сидеть и при лег ему на шею. Он мог увезти меня, куда вздумал бы. Порой я да же не понимал, то ли по воздуху он меня несет, то ли по земле. Так или иначе, я оказался не где-нибудь, а в своем собственном дворе...
Шапшарко раскурил самокрутку, затянулся и продолжал:
- Говорят, наши предки считали, что ни женщине, ни лошади верить нельзя. О женщине они, может, и правильно думали, а вот о лошади совсем нет. Воллахи, я не отдал бы своего коня и за тридцать женщин. А привык он ко мне, чтоб ему на том свете в раю быть, словно вырос у меня во дворе.
- Ты его, наверно, из-за Терека привел? - спросил молодой парень по имени Хакяш. Его тонкие губы, и так почти не видные, в улыбке совсем исчезли.
- Не с той стороны, а с вашей, - ответил Шапшарко. - Из села, что лежит за Гушко-Юртом. Вернее, с окраины этого села. В ту ночь я ходил в набег вместе с кабардинцами. Увели мы одиннадцать коней. Два досталось мне. Один - тот, о котором я говорю, и еще. Русскому одному из этого села за помощь нам тоже дали двух коней.
- Удачно вам подвернулся нужный человек! - Кто ищет, тот, говорят, всегда находит, - ответил Шапшарко, погладив подбородок.
- Не мешал бы нам сейчас такой человек.
- Для чего? Чтобы помог коней казачьих угнать?
- Коней не коней, - улыбнулся Хакяш, - а помог бы нам разузнать, что думают казаки: нападут они на нас или нет.
- Про это я не скажу. Но если соберетесь угонять лошадей, я готов! - И Шапшарко весело засмеялся.
Хакяш недобро глянул на него и сказал:
- Эх, Шапшарко, а не хватит ли хапать? Не один ведь грех на тебе лежит.
- Грех? - презрительно усмехнулся Шапшарко. - Чего же я та кое нахапал? Вон тот конь, что пасется?
Другого-то ничего не укажешь.
- От краденого мало проку...
- Краденое, краденое! Ты считаешь грешным то, что взято у человека, который сидит на чужой шее? А? У бедняка, кто бы он ни был - горец или казак, я еще ни разу ничего не взял. А владельца этих двух коней сами казаки ненавидели.
«Не Фрол ли это был? - подумал Хасан. - Похоже, что он». Хасан слышал, что после него кто-то увел у Фрола оставшихся лошадей.
- Давно ты увел у этого человека коней? - спросил Хасан.
- Да порядком. Примерно за год до войны с германцем. А что?
- Так. Сдается мне, знаю я его.
- Здоровяк такой из себя. С большой черной бородой. На краю села жил. Уж не собираешься ли мстить мне за него? - Шапшарко хитро глянул на собеседника.
Хасан принял эти последние слова как насмешку. Он покосился на Шапшарко и сказал:
- А как же? Он мой приятель!
- Похоже, что так. Не то зачем бы тебе спрашивать о нем? - Но никто не проронил ни слова. - До сих пор я еще не встречал человека, который вмешивался бы в мои дела...
- Коли это тайна, так не рассказывай о ней на каждом шагу. Чего же обижаться? Я тоже когда-то увел лошадь, - уже спокойно произнес Хасан, - по-моему, мы с тобой одного и того же злыдня «обездолили»...
- Ты лошадь увел? Когда? - Шапшарко даже подпрыгнул на месте.
- Недели, должно быть, за две до тебя. Так я думаю... Шапшарко закатился смехом. Жирное лицо его покраснело,
подбородок еще больше подался в сторону раненой щеки.