- «Надо быть готовыми»! Как будто в наших силах с ними сладить. У них пулеметы и пушки.
Это сказал человек, одетый в новенькую синюю суконную черкеску. На голове у него красовалась светло-коричневая каракулевая папаха, блестящая, словно золотая. Поверх серебряных газырей тянулся шелковый шнур. Настоящий офицер, только пагонов не хватало. Даже короткие, закрученные кверху усики были истинно офицерскими.
- Ну и что такого, что у них пулеметы и пушки? - возразил кто-то в толпе.
- Сровняют с землей наши села.
- Что же ты предлагаешь?
Второй голос показался Хасану похожим на элбердовский. И черкеска у этого человека, как у Элберда, коричневая. Но это был не он. Да и мог ли Элберд быть здесь? Хасан, правда, слышал, что рана его зажила и что он уже ходит. Но говорят, совсем не показывается на людях. Все толкует о том, что не успокоится пока не сведет свои счеты с Гарси.
- Так что же, по-твоему, надо встать перед ними на колени: мол, делайте с нами что хотите? Разве они не такие же люди, как мы, не одним Богом созданы? - вмешался в разговор Хасан.
- Ими командуют офицеры. Они хорошо знают, что такое война, - не унимался человека в синей черкеске.
- Ты небось тоже из офицеров? Возьми на себя командование и веди нас против них! Служил царю, послужи теперь своим одно сельчанам...
Спор этот уже мешал людям слушать оратора. Все зашикали на них.
- Мы верим, что вы готовы поддержать революцию, - продолжал русский. - Люди из ваших сел не раз доказали это. Во главе с Торко-Хаджи многие из вас участвовали в бою с белыми во Владикавказе, я сам видел, как прямо из Базоркино, со съезда ингушского народа, люди отправились в бой. Многие там погибли. Сей час революция выдвигает перед вами новую задачу. Надо выставить боевое охранение на подступах к Алханчуртской долине, и особенно там, где проходит дорога из Моздока во Владикавказ. Этот район мы считаем особенно важным. Банды Бичерахова могут именно по этой дороге прорваться к Владикавказу и Грозному. Там уже несколько дней идут бои. Надо сделать все возможное, чтобы враг не мог подкинуть туда подкрепление. Казаки Карабулакской и Троицкой станиц перешли на сторону революции. Во главе с Дьяковым они бьются с белыми, Серго просит вас помочь в охранении Алханчуртской долины.
В толпе поднялся шум.
- Передай, что мы надежно закроем все подступы к опорным пунктам. Как на замок запрем!
- Пока живы: ни одной души не пропустим!..
Едва ему перевели смысл возгласов, русский довольно заулыбался.
- Мы не сомневались в вашей преданности. Потому и приехали к вам. Советская власть и Ленин всегда будут помнить, с какой готовностью вы идете на защиту завоеваний революции! Желаю вам удачи!..
- И тебе пусть будет удача!..
- Живи долго!..
- Дай тебе Бог силы...
- Тише, люди! - крикнул Дауд. - Он еще не кончил свой раз говор.
- ...Война есть война! - продолжал русский. - В ней главное - дисциплина и порядок. Надо сформировать отряды и во главе каждого из них поставить командира!.. - Оратор посмотрел на Торко-Хаджи и добавил: - И Торко-Хаджи будет легче с помощниками. Одному ему трудно!..
Затем слово взяли двое стариков. Один говорил долго и замысловато. Но главное, в чем он хотел убедить Дауда и его товарищей, это то, что ингуши готовы защищать новую народную власть.
Другой старик был краток.
- У меня два взрослых сына, - сказал он по-ингушски, испытующе глянув в глаза русскому. - Скажи Эржакинезу, что они пойдут туда, куда он велит, хоть на смерть. А если понадобится, я и сам пойду!
Старик окинул взглядом толпу и пожал плечами. А тем временем слова его перевели русскому. Тот приложил руку к сердцу и кивнул старику в знак благодарности.
И тут Хусен услышал голос Гойберда:
- Разве только он пойдет? Я тоже пойду, если надо! И я, и сын мой. Понадобится, так и умрем. Чем сдаться этим собакам, лучше умереть. Клянусь Богом, лучше!
На слова Гойберда мало кто обратил внимания. Все ждали, что скажет Торко-Хаджи, а он, как обычно, сказал очень коротко:
- Во, люди! Слыхали? Поняли?
- И слыхали, и поняли!
- В таком случае, как советует наш гость, создадим в каждом селе отряды, а точнее - сотни. Так, как это бывает в кавалерии. В помощь нам дали бывшего офицера, знакомого с военным де лом...
При слове «офицер» народ недовольно зашумел. Торко-Хаджи поднял руку:
- Этот офицер добровольно перешел на нашу сторону, на сторону Советской власти.
Шум утих.
- Кто в какой сотне, узнаете завтра. После этого выберем командиров.
Гости ускакали. Народ тоже стал постепенно расходиться. Но не все. Иные еще долго обсуждали событие.
На другой день в каждом селе объявили, кто в какой сотне.
Хасан и Хусен попали в одну сотню.
И снова потекли длинные дни ожидания. В одном было легче, чем раньше: на дворе стояло лето. Днем ли, ночью ли, в минуты передышки можно было броситься прямо в траву и отдохнуть. Не будь недоделанных дома дел по хозяйству, караул показался бы чем-то вроде приятного времяпрепровождения. Но не для всех...
Каждый раз, возвращаясь домой, Хусен заставал Эсет с покрасневшими, опухшими глазами и бледным, как стена, лицом. В ответ на его укоры Эсет отрицала, что плакала, ссылаясь на бессонницу, оправдывалась, что просто скучает. Но Хусен-то знал о ее тревоге. Совсем недавно она сказала ему, что ждет ребенка. И видно, поэтому теперь особенно тревожилась за мужа.