Темой моего дипломного проекта была, конечно же, методика детальных высокоточных морских гравиметрических исследований Восточного Предкавказья. На защите дипломного проекта мне задавались, в основном, вопросы о самой методике работ, о геодезической привязке точек наблюдения, о расчёте сметы на затраты и прочее. Мне даже показалось, что не с целью проверки знаний и готовности к профессии, а с целью выяснения для кафедры «кухни» этих работ и обработки результатов, так что защита прошла гладко и просто, к моему облегчению.
Первое время, три года, я работал в полевой партии (нас было всего четверо). Партии был придан УАЗик, а главный инженер треста Анатолий Александрович Борисевич отдал нам своего шофера, молодого, как и я сам в то время, Женю (Заинды) Умарова. Но весь день мне приходилось ходить с прибором пешком, и я практически обошёл пешком всю Чечню от Итум-Кале на юге до Терека и Брагунского и Гудермесского хребтов на севере. Проходил я по старым профилям сейсморазведки. Жили мы на базах сейсморазведочных партий, где всегда было много народу, домики, палатки на «выносных» лагерях, свои повара. Один сезон мы отработали на базе сейсмопартии Бориса Залмановича Лабковскиса в станице Орджоникидзевской (Слепцовской), где местная казачка, повариха, готовила, помню, очень вкусные, домашние борщи.
Помню очень жаркое лето 1962 года. Работал я в притеречной равнине, профиль пересекал узкой, протоптанной полосой пшеничное поле, выросшей в ту пору мне до пояса. Над полем, поперёк моего движения, летал «кукурузник» и опрыскивал раствором медного купороса пшеницу. Пока я пройду 100 метров (через каждые 100 метров был забит колышек, геодезический пикет, на котором я должен был «взять» замер по гравиметру), пилот успевал развернуться в конце поля и на обратном ходу снова опрыскивал меня вместе с пшеницей. Часа через полтора мы уже махали друг другу рукой, когда он пролетал у меня над головой.
Мучила жажда, люди, встречавшиеся мне по пути и занятые полевыми сельхозработами, думали, что я иду с водой (гравиметр похож на цилиндрическое ведро), но я лишь разводил руками. Самому приходилось пить из арыка, зачерпнув крышкой прибора мутную воду и ждать, когда осядет ил. В то же лето, помню, как однажды, закончив работу при заходящем солнце (это было на Брагунском хребте, в районе Калауса и Эльдарово), я сел на склоне хребта, у водораздела, ждать Женю Умарова, шофера. Где-то он задержался. Сначала я терпеливо ждал, было ещё светло, и наблюдал за тремя большими орлами, парившими недалеко в поисках тушканчиков. Было интересно, но когда орлы приблизились и сузили круги, стало не по себе. Я уже стал изрядно беспокоиться, быстро темнело, а Женьки всё нет. Стемнело совсем, появились звёзды, волнение возросло, но в глубине души я полагался на Женьку. Наконец, я увидел далеко фары машины, понял, что Женя ищет меня по горам. Тогда я выкрутил из гравиметра лампочку (маленькую, как на электрическом фонарике) и стал мигать ею, зная, что огонь ночью видно издалека. Через 20 минут мы с Женей уже ехали на базу.
Раза два за это лето меня окружала на пикете свора волкодавов, охранявших стадо овец на другом склоне хребта. Они молча ложились вокруг, но стоило мне подняться, чтобы идти к следующему пикету, как они вскакивали и заливались недобрым лаем. Я сяду, и они ложатся. Приходилось изо всех сил кричать чабану - он им крикнет что-то, и собаки убегали обратно, заливаясь на этот раз весёлым лаем.
В 1964 году Татьяна Васильевна ушла из института в трест и возглавила тематическую гравиметрическую партию, где я и стал работать под её началом. В поле выезжал только на время отпуска Аллы Любченко, подменять её в полевой партии, где она по-прежнему работала и занималась обработкой наблюдений. Это была трудоёмкая работа, которую вскоре мне удалось переложить на плечи первой в моей жизни ЭВМ «Проминь», полученную трестом в 1966 или 67 году. Тематическая партия была новым подразделением, места нам ещё не выделили, и мы сидели в большой комнате архивного фонда треста. Часто там работали, в тишине, начальники сейсмических партий, составляя отчёт в конце года или смету в начале. Работал с нами иногда Ростислав Иосифович Шпак, интересный человек, отец которого был крупным фабрикантом до революции. Р.И. тоже много рассказывал о Грозном и прежних временах. Он окончил наш институт, и, не помню уже точно, с его слов или из рассказов о нём, я узнал, что у него был диплом номер 1 нашего института.
16 мая 2003
Мне вдруг показалось, что было ошибкой назвать тему «…до века нынешнего». Нет желания вспоминать наш город, каким он стал в веке нынешнем. Это город, которого уже нет. Мне становится грустно, когда я ухожу «по волнам моей памяти» в Грозный середины 80-х. Ушла из жизни моя мама, началась «перестройка» с её неприятными, мягко выражаясь, событиями. Изменился весь уклад жизни. И сейчас, вспоминая то время, мне кажется, что уже была видна зловещая «аура» надвигающейся на город непоправимой беды, было предчувствие ужасных перемен. Отец мой, уже больной и не выходивший, в середине 90-х, из дома, не раз говорил мне: «Вот умру, и ничего этого не будет…». Его не стало в октябре 1994 года, накануне войны, и как прав он оказался!