- Заодно наберем груш и кизилу, - сказал Хусен, - их сейчас в лесу много. Правда, Хасан?
Но старший брат молчит. Он думает не о грушах и кизиле. Да и дрова - только предлог, чтобы уйти в лес. У него другое на уме. И мать об этом, конечно, не только не знает, но ни за что и не догадалась бы.
Ни о чем не подозревая, Кайпа благодарит Бога, что Хасан так старается для дома. «Наконец взрослеет!» - думает она.
Когда сыновья уже были готовы в путь, мать, увидев под мышкой у старшего отцову овчинную шубу, удивленно спросила:
- Зачем тебе эта печка? День, кажется, будет жарким - только намучаешься.
- Дожди были. В лесу, может, сыро. Пригодится подстелить. Говорят ведь: хоть и сыт, а без припаса не ходи, хоть и небо чисто - одежду прихвати. И Хасан крепче прижал шубу.
- Смотрите вы на него! Как, старик, пословицами заговорил. Лицо Кайпы, просветлело от гордости за сына.
Если бы она знала, что у Хасана в шубе спрятана винтовка!..
А Хусен знает! Хасан уже проверил: ему можно доверять. Ведь он даже тогда, когда мать увидела его подбирающим окурки у лавки Соси и задала за это хорошую трепку, не сказал ей о том, что Хасан стал курить! И давно, между прочим. Денег-то у него нет, вот Хасан и собирает окурки а иной раз и Хусена посылает искать их, и все больше к лавке Соси. Там чаще, чем в других местах, собираются мужчины. Они беседуют, курят, а где курят - там и окурки.
Соси видно, приметил когда-нибудь, что Хасан подбирал окурок. Вот как-то идут братья мимо лавки, а Соси за отсутствием покупателей стоит возле нее руки в боки, подзывает он к себе Хасана и показывает пальцем на носок своего сапога:
- Возьми, ты, кажется, мимо таких вещей не проходишь? Хасан глянул, на земле лежала недокуренная самокрутка. Мальчик нахмурился.
- Бери, что же ты стоишь? Видишь, ее почти не курили.
- Отдай своему сыну! - сверкнул глазами Хасан и, круто повернувшись пошел своей дорогой.
- Мои дети на улице ничего не собирают! А ты смотри! Если еще хоть раз увижу тебя у своей лавки... - и погрозил пальцем, не досказав, что же сделает в этом случае?
Братья прошли почти все село, так никого и не встретив. Только у одного из последних домов сидел на камне старый Довт. Хасан собирался поздороваться и пройти мимо, но не тут-то было. Старик скучал в одиночестве и никогда не упускал случая поговорить.
- Живите долго! - ответил он на приветствие. - Живите так долго, пока ваш отец Беки не оживет! Что это вы с шубой в такую теплынь?
- В лес идем, - ответил Хасан.
- Дрова заготавливать? Это дело хорошее. Молодцы, что помогаете матери. А ну, бычок, покажи-ка мне свой топор, - протянул руку Довт.
Топор нес Хусен. Делать нечего: он подошел и протянул его старику. Тот попробовал лезвие и покачал головой.
- Ну и ну! Таким топором и тыкву не разрубишь.
- Нам сойдет, - сказал Хасан, торопясь уйти.
- Что значит «сойдет?» Виданное ли дело с этаким топором в лес ходить! Идемте, я наточу его.
«Только этого мне не хватало, - злился про себя Хасан, - когда теперь до леса доберемся? А все из-за нани, разбудила бы пораньше, никакого Довта не встретили бы!»
- То, что тупым топором сделаете за день, острым в полдня управитесь.
Довт - человек очень старый. Никто уж и не помнит точно, сколько ему лет. Одни говорят, только немногим перевалило за сто, другие утверждают, что и за сто двадцать. Когда об этом заводят речь с самим стариком, он посмеивается:
- Да кто его знает, сколько уж прожито! Я думаю не о тех годах, что пронеслись, как репей, гонимый ветром в поло, а о тех, которые остались.
Довт одинок. Когда-то он был женат. Женился на вдове, которая до него раза три была замужем, но все мужья не хотели с ней жить и возвращали ее в отчий дом, так как была она слабоумной.
Довт и тот уже хотел разойтись с ней, да пожалел несчастную женщину, решил, что по старости ему и такая жена сойдет, и терпел все ее причуды. Но случилось так, что он все же лишился жены.
Как-то осенью пошли они вдвоем в лес. Довт рубил дрова, а жена собирала кизил. В поисках ягод женщина все глубже уходила в лес, ну и, видать, заблудилась. Довт долго искал ее, кричал, но так и не нашел. Подумал, что, может, заблудившись, она вышла другой стороной и давно уже дома. Но нет! И там ее не оказалась.
Нашли жену Довта только на третий день за Кескемом в Жерка-балке. Она была мертва. Одежда на ней изодрана в клочья, лицо исцарапано. Должно быть, испуганная женщина металась по лесу, как загнанная.
Никто так не узнал, отчего она умерла, может, от испуга, а может, сердце не выдержало, когда бегала...
- Довт нашел человека, чтобы его кормить, - говорили люди, - и покойника чтобы - похоронить. Уж лучше бы жил один. С тех пор о женитьбе Довт больше не думал. А если, бывало, кто и заве дет с ним разговор об этом, старик только отмахивается:
- Достаточно и того, что в судный день никто не скажет: вот, мол, смотрите, идет бугай. Был я женат - и ладно. Хватит с меня.
Всю зиму Довт проводит на охоте, а летом стережет посевы сельчан. Сейчас люди приступили к уборке, и, значит, кончилась его работа. Посидит дома до холодов, а там опять на охоту.