Хасан, предчувствуя, что дальше случилось что-то страшное, весь напрягся.
- Только мы подошли к воротам, как навстречу нам выехал всадник. «Илюха!» - вырвалось у Мити, и он изменился в лице. А в воротах тем временем появилась мать Мити... Она протянула с мольбой руки вслед удаляющемуся сыну и хотела что-то крикнуть, как вдруг увидела младшего своего и заголосила: «Митенька! Сыночек мой!» На ее голос обернулся Илюха. «Митя, браток! - сказал он. - Вот и хорошо, что вернулся. Поздоровайся с маманей, да и прощайся. Едем со мной». - «Куда?» - удивился Митя. «Не спрашивай куда. Едем - и все тут. Нельзя тебе оставаться. Хватит против своих казаков биться». - «Враги советской власти мне свои!» - покосился на брата Митя. «Ах, так? - взъерепенился Илюха. - Выходит и я тебе не свой? Родной брат и вроде бы как чужой? Так что ли?» - «Да, чужой!» - ответил Митя. - «Маманя, слышишь, что говорит?» - Илюха глянул на меня: «А вы, папаша, тоже остаетесь, тоже так думаете9» Я еще и рта раскрыть не успел, чтобы ответить, а Митя опередил меня. «Конечно, остается, - сказал он, - неужто же с вами, с бандитами, идти!» - «Ну, браток, - ощерился Илюха, - боюсь, не хватит больше моего терпения на тебя». Но через минуту он взял себя в руки. «Говорю тебе: поехали. Хватит якшаться с этими голодранцами. Глянь на себя, на ко го ты стал похож. А все из-за них».
Митя зло улыбнулся в ответ брату и сказал: «Посмотрим, каким ты станешь теперь и куда вы денетесь». Губы у Илюхи растянулись в недоброй усмешке. «Мы-то как-нибудь перебьемся, а вот ты насквозь светишься, - сказал он. - Смотри, шея какая стала тонкая, того и гляди, переломится». - «Моя-то удержится, а вот ваши переломаем,» - ответил Митя. Илюха зло сощурился: «Да? Так?» Я и опомниться не успел, как вдруг молнией сверкнула сабля. Митя качнулся, и с плеч его слетела голова. У. г дай Бог еще кому такое увидеть!..
Илюха ускакал, а мать их стояла тут же. Она сначала небось тоже ничего не поняла. Потом гляжу, лицо ее дернулось и на губах застыла какая-то странная улыбка... Со всех сторон люди понабежали. И такое началось: крик, шум. Все в один голос надрываются. А со мной уж не знаю, что произошло, ничего я больше не помню!.. Не дай Бог такое увидеть... Всю жизнь так и будет стоять в глазах этот ужас...
- Как не стоять в глазах, - вздохнула жена Федора, - ведь дня не пройдет, чтоб не говорил об этом.
Хасан точно окаменел. Уж он ли не повидал в жизни всякого, но то, что рассказал Федор, не укладывалось в голове. Ювси тоже обезглавили. Но то сделали враги. А Митю обезглавил родной брат. Откуда такая жестокость? Не случайно Илюха с первого взгляда не понравился Хасану.
- Где он сейчас? - после недолгого молчания спросил Хасан.
- Кто? Зятек-то наш? - поднял голову Федор. - В банде. Где ему быть? Вредит советской власти. - И, глянув на жену, добавил:
- Ты меня от него береги, от зятюшки. А уж от других я сам уберегусь.
- Да что он, полный зверь? - всплеснула руками старуха. - Чего ему на тебя-то руку подымать, на тестя. Чай, не рехнулся же он?
- На тестя, говоришь? Брата убил - не задумался!..
- Люди сказывают, другой он стал, - не унималась женщина.
- С кем и враждовал, так теперь не трогает. Изменился совсем.
- Жалостливый стал? Волк ягненком обернулся? Эх ты, баба неразумная! - Федор зло сплюнул.
- Они вон подожгли хозяйство у Акима и ушли, а самого не тронули...
Хасан насторожился. Последние слоги старухи отвлекли его даже от мыслей о Мите.
- А ведь Аким врагом был Илюхе. Еще с тех пор как в детстве побил его, застал в своем винограднике и побил. Аким-то, правда, отдал Богу душу. Но это уж потом, когда Илюха с товарищами своими ушел.
- Откуда ты все это знаешь? - удивленно спросил Федор.
- Нюрка рассказала.
- Когда?
- Вчера вечером... Она без тебя тут заходила...
- Чего же ты молчала? - шагнул к жене, сверкая глазами, Федор.
Старуха пожала плечами:
- Так ты же не спрашивал!.. Но Федор уже не слушал ее.
- Вон, значит, какое дело? - прогремел он. - Сволочи! Бандюги! Сами же подожгли, а ингушей обвиняют!
На другой день в Совдепе уже знали «се подробности о поджоге. Новый слух не так быстро, как первый, распространился среди казаков.
3
Небо опять хмурится. Много, ох как много прошло их здесь, в Моздоке, хмурых, пасмурных дней. Солнце не выглядывает ни на минуту, словно дало обет до весны не показываться. По календарю зима, а дороги развезло, будто осень на дворе. Временами выпадает снег, но землю никак не покроет, полежит час-другой и тает.
Вон и сейчас с неба валят крупные, как кукурузные хлопья, снежинки. Эти и вовсе не залеживаются - тотчас тают.
Погода - хуже некуда. Сидеть бы в тепле у печки, но не тут-то было. Одни мечутся, как мыши в амбаре, в котором все дыры законопачены и нет из него выхода, - добро свое прячут от советской власти. Другие и день и ночь стоят на страже: охраняют эту самую советскую власть от бандитов да пути хапугам перекрывают. Совдеп и ЧК поручают отряду и другие дела. Богатеи-то, они ведь добром ничего не отдают, налогов даже не платят. А каково новой, неоперившейся власти с нуждой в народе справиться? Бичераховцы все вытрясли. В Моздок каждый день раненых везут. Их кормить надо, постели тоже нужны. А где взять? Богачи все свое добро попрятали. Для Бичерахова ничего не жалели, а от советской власти все схоронили. Да еще из-за угла, того и гляди, пристрелят. Вот ЧК и борется с ними.