А на противоположной стороне улицы, собравшись стайками у ворот, спорили казачки.
- Теперь они узнают! - потрясла кулаками худая смуглая женщина с полубеззубым ртом. - Придется им с землицей расстаться. И табуны у них отберут!.. Отары тоже...
«Они» - это значит богатеи.
- Кто отберет? - удивленно таращит глаза чернобровая молодка.
- Народ отберет! Ингуши вон отобрали да разделили между бедняками все богатство Угрюмова и Мазая! Так и у наших отберут.
- И поплатятся за это сполна, - покачала головой молодка, сверкая глазами-вишнями из-под новенького цветастого платка. - И Угрюмов и Мазай еще могут вернуться.
- Вернутся, если царь вернется. А его, говорят, порешили. Так что и их не жди, не вернутся.
- Вернутся! - топнула ногой молодка и взвизгнула: - У, ведьма, из-за тебя каблук чуть не поломала!
Она любовно погладила свой шевровый высокий ботинок.
- Жаль, что не поломала, офицерская подстилка! Стой, пока стоишь, да помалкивай.
- Чего это мне помалкивать! А тебя не только офицеры - и солдаты в подстилки не возьмут! Кому ты такая нужна? Посмотри на себя.
- Ты теперь тоже никому не нужна! Те, кому ты была нужна, ушли! Тю-тю, нет их больше.
- Радуешься горцам? Басурманам? Может, они тебя и приголубят. Смотрите-ка, бабоньки, она и вправду на них похожа. На азиатов-то.
Молодка закатилась смехом, но в ту же минуту и замолкла, будто рот ей кто закрыл. Та, худущая, пошла вдруг на нее с кулаками...
Проезжая мимо Нюркиных ворот, Хасан весь так и подался вперед: нет ли ее во дворе? А может, и Митя тут? Но как Хасан ни вглядывался, никого так и не увидел.
Странное дело, даже Фрол вышел на улицу, а тех, кого так хотелось встретить. Хасан не видел...
А в толпе все гутарили.
- Протасов, говорят, привел их! Правильно сделал. Знает, что бедному люду надобно.
- А чем горцы нам помогут?
- За советскую власть постоят. А власть эта, дай ей Бог здравствовать, нам и поможет!.. У нас такого отряда нет. Одни с белы ми воюют, другие в банды подались. Ну ничего, теперь они узнают.
- Что верно, то верно. А все-таки нам, казакам, стыдоба у горцев защиты искать.
- А что делать, коли богатеи вооружились и, как пауки в паутине, стерегут свое богатство, чтоб людям его не отдать? И банды везде рыщут. Вот заведем свою милицию, тогда и горцы домой уйдут...
Вайнахи расселились в казармах, где до них жили красноармейцы. Стены побиты пулями. Окна без стекол, только в некоторых рамах торчат осколки. Здесь все изрешетили пулеметным огнем бичераховцы. Хасан помнит рассказ Гойберда об этом дне... А вон и церковь, где стоял пулемет. «Надо бы сровнять ее с землей», - подумал Хасан.
В казарме Хасан оказался рядом с Элбердом, ночью на пост ходил тоже с ним. И Хасана это радовало - он всегда тянулся к смелым, сильным людям. Впрочем, Элберд держался непривычно, словно провинившийся. И был очень неразговорчив. Он считал себя опозоренным. Пока Гарси ходит по земле, Элберд не может смотреть людям в глаза.
Вот и сейчас он с завистью готовит Хасану:
- Ты ранен на войне... Если бы и мою рану я получил в бою!
Хасан молча едет рядом с ним, прислушиваясь к конскому топоту. Перед ним встает образ отца. Если бы и Беки был убит на войне, на сердце у Хасана не было бы такой тяжести и позора за то, что этот проклятый Саад все еще разгуливает по свету...
- Может, люди думают, я оставлю этого Гарси неотомщенным?
- перебивает его раздумья Элберд. - Да надену я платок своей жены, если не отомщу! Правда, дело это очень затянулось: то рана моя не заживала, то в боевое охранение надо было ходить, потом война... Но теперь, как только вернусь отсюда, посмотрим!..
Элберд словно бы извинялся. А Хасан? Ему перед кем извиняться? Разве тому, что он до сих пор еще не отомстил за отца, нет своих причин: сначала был мал, потом война, а за эти семь-восемь месяцев, что вернулся домой, все знают, у него и дня не было для себя. Знает, наверно, об этом и Беки. Говорят же, что мертвые знают, чем занимаются живые...
- Вернемся отсюда, я тоже сделаю, что надо, - говорит Хасан.
- Только бы вернуться живыми!..
Элберд покачивается в седле с опущенной головой и молчит... Они едут на пост, охранять дорогу, что ведет из Моздока в степь. Дело к вечеру, а ветер уже холодный.
- Доброй ли будет для нас сегодняшняя ночь? - подумал вслух Элберд.
- Ветер не обещает добра, - сказал Хасан. - Хоть бы нас по слали мост охранять. Там можно укрыться. В другой раз надо жребий бросить.
Элберд улыбнулся, покачал головой.
- Вытянем жребий туда, а ветер возьмет да и подует с другой стороны, что тогда? Нет, брат ты мой, знали, на что шли. Легко нам не будет.
Первая половина ночи кое-как прошла. Хасан с Элбердом частенько слезали с коней, чтобы подвигаться, обогреться. А потом, на счастье, ветер вдруг стих.
- Сжалился Бог над нами, - обрадовался Хасан.
Но радость была недолгой: заморосил дождь, а спустя какое-то время посыпал снег.
Хасан с Элбердом с завистью смотрели в сторону города с его огнями и дымками. Счастливчики, похрапывают себе в теплых домах. Даже товарищам их в казарме сейчас хорошо. Окна уже застеклили, печи топятся...