Оно конечно, царь Мите не нужен: ничего такого хорошего царь ему лично не сделал. Слыхал, правда, Митя, что будто казакам сделал много хорошего. Только не всем. Это уж Митя точно знал. А службу царь требует со всех одинаково... Вот взять его родителей. Чего они видели хорошего? Последнюю лошадь и ту на войну отдали. Перед глазами вдруг встал отец: худое лицо, грустные глаза - им словно бы надоело глядеть на этот мир, ввалившаяся грудь. А мать? Холодные, сухие, в синих прожилках руки, бледные, без единой кровинки губы... Мите представилось на минуту, что и отец и мать в окружении каких-то людей. Вот эти люди с оголенными клинками наседают на них. Отец будто бы стоит, выставив вперед свою впалую грудь, и сердито глядит вроде бы прямо на Митю, да с укором. «Господи, да что же это происходит? Сплю или наяву мне все грезится?» - тряхнул головой Митя.
...Сколько времени прошло с тех пор! И чего только не приключилось с ним, чего только не вынес он, сколько одних пуль пролетело со свистом над ухом, а путь какой трудный и долгий!.. Вспоминая все свои беды, Митя хмурит брови. Он лежит на верхней полке, подперев кулаками подбородок, и смотрит в окно. Его очередь прохлаждаться на верхней полке. А внизу вон что делается: люди сбились в кучу, как цыплята под крылом квочки в холодный вечер.
После Мити полку займет Хасан, а сейчас он снизу смотрит на Митю, который за время пути стал ему как родной. Хасану даже кажется, что Митя похож на ингуша - и носом с горбинкой и смуглым худощавым лицом. Только языка не знает. А знай он его - настоящий ингуш, и только. Хасану жаль, что Митя не говорит по-ингушски: вот бы вволю душу отвели. А то, что получается? Хасан толком русского не знает, так и не выучился, хотя ведь уже три года дома не был. Правда от того, что знал дома, Хасан ушел далеко. Теперь он мог бы и с Исмаалом и даже со старшиной Ази поспорить. Но до Дауда и Малсага ему еще далеко. Если бы Хасан знал язык, как они, не сидел бы сейчас молча. Он хорошо понимает, о чем говорят другие, но едва сам захочет что-нибудь сказать, слова куда-то исчезают, язык становится тяжелым. С трудом удалось ему поведать попутчику своему о всех злоключениях, какие пришлось пережить. Весь взмок, пока втолковал, как и что, да и то под митину подсказку-догадку. Путь Хасана к Кавказу тоже был очень трудным. Весть о революции застала его в госпитале, куда он попал еще в конце лета после ранения в грудь. Рана была тяжелой, выздоровление наступало медленно. Дни казались нескончаемо длинными и мучительно однообразными. Но вот наступил конец томительному ожиданию - Хасан покинул госпиталь. Что делать дальше? О том, чтобы идти снова на фронт, пока не могло быть и речи: слишком он был слаб после столь тяжелого ранения...
Сосед по палате, русский солдат, провожая Хасана, махнул рукой и сказал:
- Подавайся-ка ты, брат, домой. Где его теперь отыщешь, твой полк? Да и на кой дьявол он тебе нужен? В селе твоем небось дел невпроворот. Я вот выпишусь - тоже домой подамся. В наших местах новая власть, ее теперь защищать надо. Это тебе не за царя-батюшку живот класть, свою, народную власть охранять надобно! У вас, я думаю, тоже богатеев скинули?..
Хасан недолго задумывался над тем, как ему быть: он твердо решил пробираться домой. К тому же ему повстречался солдат, который рассказал, что ингушский кавалерийский полк, в котором он служил, как и некоторые иные полки так называемой «дикой дивизии», в ранние осенние дни был снят с фронта и переброшен под Петроград. Солдат рассказал и о том, что ингуши воспротивились, категорически отказались выступить против революционного Петрограда и полк в полном составе вернулся во Владикавказ.
Тут уж Хасан, не размышляя, тронулся в путь. Чего только не перенес он! Дважды его арестовывали. Во время первого ареста, обнаружив у него в кармане наган, чуть не расстреляли - приняли за большевика. Спасся он бегством. Не раз и после жалела его пуля, не раз смерть обходила стороной.
На Дону Хасана задержали, взяли в казачье войско. Объяснили, что, мол, нет между казаком и кавказцем никакой разницы и что власть на Дону и на Кавказе будет одна, общая. Краснов, мол, не оставит кавказских казаков, ну и горцев, конечно. Дали Хасану коня и оружие. А когда он поинтересовался, какую власть охранять будет, ответили - новую. Хасан и решил: раз новая - значит, та, о которой они мечтали с Даудом. А Краснова посчитал за вождя красных. По фамилии. Решил, что и красных называют от того, что глава войска Краснов.
Но когда в одном селе казаки его войска расстреляли группу большевиков и их сторонников, Хасан понял, куда он попал. И сумел уйти от белых, но время службы у Краснова долго будет тяжелым камнем лежать на его душе. Тогда же он наконец разобрался в друзьях и врагах большевиков. И с тех пор все, кто против большевиков, - его враги...
Хасан встал и тихонько пошел по вагону.
- Куда ты? - спросил Митя.
- Хочу поискать, нет ли в поезде ингушей, расспросить, что творится у нас.
Все вагоны были до отказа набиты людьми. Запах пота, давно немытых тел забивал ноздри. Во всех углах копошились и плакали дети. Трудно им было уснуть в этих душных и тесных вагонах. Какой-то солдат-инвалид в потертой шинели шел и пел себе под нос, протянув свою единственную руку. Остановившись перед Хасаном, он перестал петь и проговорил: