- С самой юности у меня не было ничего... - сказала она. - А что впереди? Я не знаю. Но я знаю, что у меня был этот вечер... Я без сожаления пойду за это на вечный огонь... - Помолчав, она продолжала: - Не думай обо мне плохо. Старше станешь - поймешь. Я не так плоха, как несчастна. Но теперь я этого больше не скажу никогда. Пусть самое короткое, но у меня тоже было счастье... с тобой... Как жаль, что люди не могут начинать жизнь сначала!.. - Она потянулась к нему, но сдержалась, бросила на него последний взгляд, в котором было все ее сердце, и, опустив голову, ушла.
Калой стоял как завороженный. Он все еще чувствовал нежность ее рук, слышал теплоту ее голоса, запах ее волос, шелест платья... Что это? Откуда, зачем пришла она, чтобы исчезнуть, как лунная тень?
Калой с болью чувствовал, что что-то потерял, потерял навсегда! Ее? Ее любовь? Свою чистоту, юность, правду? Он сделал несколько неуверенных шагов за ней... Остановился.
Кружилась голова. Кружилась от желания вернуть ее.
Он пришел домой, сел на шкуру медведя, которая так неожиданно стала первым ложем его любви, сцепил пальцы и, уставившись на огонь, просидел до утра.
Когда солнечный луч прорвался в комнату и обжег ему щеку, он очнулся, вздрогнул от мысли, что погас огонь отцов, подбежал к очагу и, откопав в похолодевшей золе последний уголек, выдул из него пламя.
Огонь разгорался. Пламя росло.
Вместе с утром силы жизни возвращались к измученному Калою.
4
Через три дня Эги-аул облетела весть: в полдень к Зору приехал жених.
Многие видели, как он в сопровождении двух друзей проезжал к башне Пхарказа.
Было замечено все: и гладкость их коней, серебро сбруй, и одежда всадников.
На всех троих были бешметы турецкого атласа. Такое пышное богатство не всякий здесь видел!
Близких родственников в ауле у Пхарказа не было. Они давно перебрались через хребет, на равнину, и обычно соседи помогали ему принимать гостей. Так было и на этот раз. Помощников сошлось - хоть отбавляй. Комнаты заполнили женщины. Собрались девушки, чтобы показать себя, пошутить с дружками, с женихом. Во дворе царило оживление, люди разводили огонь под огромным котлом, кололи дрова.
Через некоторое время один из гостей, поговорив во дворе с Пхар-казом, сел на коня и умчался в аул Гойтемира.
Калой видел из своего окна все это.
Не прошло и часа, как в Эги-ауле появилась новая группа всадников, человек в пятьдесят. Здесь были и убеленные сединой старцы, и мужчины средних лет, и молодежь.
Были с ними и три девушки - в нарядных черкесках. На их курхар-сах ярко поблескивали бронзовые солнца. Они ехали гуськом на белых лошадях в окружении юношей.
Тут были и богатые родственники Гойтемира, и те, что не могли украсить своего наряда бархатом, а коней серебром. Но все они были веселы и вооружены, словно собрались в набег.
Позади шло несколько лошадей под вьюками, шесть коров, бычок и четыре барана.
Эгиаульцы поняли: видимо, родичи жениха и невесты договорились приезд жениха и свадьбу отпраздновать сразу. Такое случалось, но редко, только когда была особая причина. Скоро стало известно - Чаборз увозит невесту на плоскость, где отец купил ему дом и землю.
Поезжане еще были на середине села, когда с этими вестями Орци прибежал домой. Калой лежал на нарах лицом к стене. Какие только мысли не терзали его в эти дни. Он боролся с ними как с тяжелым недугом.
И вот настал этот невозможный последний день, а в этом дне последний час, который он должен перетерпеть как мужчина. Весть, принесенная Орци, прозвенела у него в ушах, как удар колокола с горы, который он слышал в детстве, когда выносили из дома покойника на погребение.
Значит, сегодня Чаборз не только в гостях, но он становится хозяином Зору.
- Позови Иналука, Виты и других наших парней - всех, кого увидишь, - приказал он Орци и, когда тот скрылся за дверью, со стоном обрушил кулак на каменный столб, поддиравший крышу.
Казалось, вся башня вздрогнула от этого удара.
- О боги моих отцов, о Аллах! Что еще вы нашлете на меня, чтоб испытать мое мужество?! Ведь я только человек! Только!..
Страшные мысли терзали его: залезть на башню и бить оттуда на выбор Чаборза, Пхарказа, Батази, убить Зору и всех, кто за ней приехал! Да, он мог это сделать, с его верным глазом и его «казенкой». Прежде чем люди придут в себя, он мог навалить кучу трупов... Но тут же он хватался за свою воспаленную голову, и ему слышались плач и стенания обездоленных им сестер и матерей, проклятия народа, который изгнал бы его, как безумного, как дикого зверя.
О, если бы все они знали, как тяжело в этот день оставаться человеком! В этот день, когда нельзя даже умереть, потому что малодушие - самый страшный позор!
Вбежал Орци. Он не закрыл за собой дверь.
- Идут! Все идут! - крикнул радостно он.
Калой не мог понять, что радует его. Он знал, что Орци тяжело пережил это сватовство. Неужели он так увлечен свадебным весельем, что забыл, чего оно стоит брату? «Ребенок», — решил Калой. Он быстро оделся в новую одежду, которую еще никто не видел на нем. Вместе с подарком для Зору он приобрел ее в городе с помощью Виты, продав для этого почти весь свой скот и одолжив у молочного брата почти все его сбережения. Он хотел, чтобы на свадьбе Зору никто не мог пожалеть его как человека, которого бедность лишила любимой девушки.