гремел еще хор, когда Байсагуров вскочил и, опустив руки по швам, перекрывая голоса всех, зычно крикнул:
- Господа офицеры!
Хор оборвался. Офицеры встали. В дверях появился командир полка, его заместители, адъютант.
- Господа офицеры! - ответил командир полка, что означало «вольно». Появление начальства было неожиданным. Мерчуле не собирался сегодня быть за столом. Но с ним вошел чужой офицер, ради которого он, видимо, и изменил свое намерение.
- Штаб-ротмистр первого Татарского полка Кулибеков! Из штаба дивизии. Прошу любить и жаловать. Он будет нашим гостем всего на один час! - представил командир полка приезжего.
Их посадили на почетное место. Байсагуров кинжалом отсек барану голову, отрезал курдюк, грудинку и поставил перед ними.
Когда было выпито за гостя и всех, кто с ним пришел, Кулибеков, обращаясь к собранию, сказал:
- Чтоб все здесь продолжалось так же, как до нашего появления, я хотел бы с разрешения старших допеть нашу солдатскую песню.
Голос гостя потонул в шуме одобрений. Мерчуле кивнул головой, Кулибеков встал и, подкрутив ус, запел последний куплет:
Будет нам земля постелью,
Не оплачут девы нас,
Лишь трубач лихою трелью
Усладит последний час!..
Когда замолкли звуки припева, Мерчуле поднялся и, сняв папаху, протянул ее над столом:
- У Аллаха — дней папаха! А сколько их нам дать — это ему знать! Не к слову будь сказано, — он посмотрел на гостя из дивизии, — решено завтра покончить с «Железной»... Будет горячее дело!..
Дружное «ура!!!» раздалось в ответ, хотя для многих это была последняя радость.
В это время вахмистры и урядники занимались службой, меняли часовых, выставляли пикеты. Свободные солдаты отдыхали у костров.
Приятно было в такую ночь посидеть с дружками, повспоминать далекие дела, помечтать о времени, когда кончится ратная жизнь.
Перед одним из костров, развалясь на бурке, в немецкой офицерской каске на голове полулежал Орци.
Не то он дремал, не то вместе со всеми слушал ингуша-мюрида, который голосом, исполненным таинственности, рассказывал, как в их селе муталимы слышали умершего грешника.
- Было это так, - говорил он. - Похоронили богатого человека. Нанял его сын четырех муталимов, чтобы всю ночь на могиле отца они читали Коран во спасение души правоверного. Разожгли парни костер с Божьей помощью, а стемнело - стали читать. Читают и слушают, не явились ли преставившемуся ангелы Мункар и Накир, чтоб снять с него допрос о добре и зле, которые он совершил за всю свою жизнь. Но на кладбище стояла тишина. Читал уже первый, читал второй, третий и стал читать четвертый муталим, как вдруг... слышат они... голос... снизу. Кровь застыла у них... Сердце остановилось. А тут покойник как заорет!.. Муталимы как подхватятся - и бежать! Едва наутро Коран свой нашли! Вот какое бывает... А все от самого человека зависит. Меньше грешить надо.
- И я это слышал! — поддержал мюрида всадник, сидевший позади него. — Как только до уха грешного человека дойдет капля из той воды, что мулла выливает на могилу, так он и начинает орать! Это точно.
- Вообще-то с покойниками чего только не случается! - словно без всякого интереса, промолвил Орци. - Приходилось, слышал!..
- Да вам что, больше не о чем говорить, что ли? - заворчал толстомордый Аюб с бегающими глазами, боязливо поворачиваясь спиной к огню. - Вот еще нашли разговорчики! Только на ночь! А после вас иди и стой на посту в степи или рядом с крестами...
Солдаты расхохотались.
- Расскажи, расскажи, Орци!
- Давай, не слушай его! - просили они.
- Ничего, даже если и соврешь! Лишь бы поинтереснее было! Орци лег навзничь, подложил руки под голову, уставился в черное небо, усыпанное мелкими звездами, и задумчиво протянул:
- Ладно уж. Расскажу одну, но настоящую историю. Быль. Аюб что-то проворчал и влез к Орци на бурку с ногами. Всадники фыркали, подталкивая друг друга... В костер подбросили хворосту, он затрещал, взметнулся искрами. Все притихли, приготовились слушать.
- Давным-давно умер в нашем селе бедняк Ампуко, - начал Орци тихим голосом. — Принесли его хоронить. Глянул мулла в могилу и говорит: «Не в самый раз. Докопать надо». Стали ребята докапывать могилу, а дно каменистое. Уж и потом облились, а никто им «довольно» не скажет. Выглянули — муллы нет. Тот с мюридами под навесом молится. А возле могилы только один старик, дядя покойного остался.
- Погляди! - обратились к нему ребята. - Может, хватит уже?
А он вместо ответа показал им на дальнюю гору, откуда с ветром черные тучи ползли, да как крикнет:
- Хороните его! А то дождетесь вон той тучи, так она из вашего покойника собачье дерьмо сделает! - Орци эти слова выкрикнул так громко, что многие всадники вздрогнули, а толстомордый даже матерно выругался. Но Орци продолжал, как ни в чем не бывало:
- Стали ребята в спешке закапывать беднягу Ампуко, до середины уже засыпали могилу, как вдруг из нее раздается стон. Испугались они. Смотрят друг на друга, языки поотнимались. А старик опять говорит:
— Закапывайте! В нашем роду все имеют привычку кричать, когда их хоронят!
Зарыли люди Ампуко и, конечно, забыли о нем. Кто будет помнить о бедном человеке! Но была у него жена и детки. Детки еще малые, ничего не смыслящие, а жена взрослая. Ей мужа жаль. И вот, как у нее горе какое или радость, идет она к нему на могилку, дотронется до камня рукой, вроде поздоровается с ним, прочитает кое-как молитву: а кто ее учил-то по-настоящему? И, смахнув слезу, потому что жене .плакать не полагается, сядет на траву рядом с могилкой и, вытянув ноги и аккуратно расправив платье, склонит набок голову и начнет с мужем долгую и задушевную беседу!