Байсагуров весь день был взвинчен. Он нервничал больше всех, хотя его заслугой было то, что командир полка принял предложение пополнить кассу. Но как смыть позор? Что для этого сделать?
Одни товарищи поздравляли его, другие молча завидовали его находчивости и успеху и видели в этом залог будущего продвижения по службе. В числе последних был и Бийсархо, который считал, что сам он несправедливо застрял на корнете, хотя ничем не хуже Байсагурова. Но как бы он ни думал о друге, он признавал его храбрость, военный опыт и умение ладить с людьми... А у него самого всегда все получалось резко и грубо. Это создавало между ним и всадниками стену, которую он не мог, да и не хотел преодолеть.
В доме, где собирались офицеры, одна из комнат была превращена в зал. Сюда денщики стаскали все оставшиеся в селе стулья, кресла и диваны. Заканчивалось приготовление к ужину.
Давно уже офицерам полка не удавалось кутнуть как следует, и теперь в предвкушении попойки настроение у них было великолепное.
Со двора доносился дразнящий запах паленого. Гремела посуда.
Наконец Бийсархо, на которого сегодня была возложена роль распорядителя, пригласил всех к столу.
Окна и двери в столовой были завешены бурками. Под сорванным до половины потолком висели ярко начищенные фонари. Стол, покрытый роскошной скатертью, невесть откуда прихваченной людьми хозяйственной части, ломился от зелени и птицы, фруктов, домашнего хлеба и бутылей вина. Это изобилие вызвало общий восторг.
На ходу выбрав тамадой Байсагурова, офицеры против обычного быстро расселись, хотя и было их здесь больше двадцати человек. Наполнили стопки, настоящие стопки - баккара. Байсагуров поднялся и механически, как молитву, произнес:
- День - государев! Ночь - наша! Здоровье его императорского величества!
Все встали и молча выпили.
Только после этого начался веселый спор о том, чей же сегодня день рождения. Желающих оказалось больше, чем думали. Но Байсагуров, пользуясь привилегией тамады, призвал собутыльников к порядку и сказал:
- Мои друзья! Все правы. Здесь любой из нас может претендовать на то, чтоб сегодняшний день считали днем его рождения. В этом году мы очень мало кого отмечали. Давайте же за таким обильным столом справим день рождения каждого, у кого он еще не прошел. Я хоть и не скептик, но фаталист... Думаю, что многим из нас стоит это сделать сегодня!
Крики «ура!» и «правильно!» покрыли его голос. Денщики поставили на стол целиком зажаренного барана. Из ноздрей и из ушей его торчали пучки зелени. Байсагуров потребовал к столу повара. Вошел краснощекий немолодой грузин с веселыми глазами. Тамада подал ему кружку вина и ножом из-под кинжала отрезал баранье ухо.
- Шалико! - сказал он. - Спасибо тебе! Твои золотые руки заставляют нас везде чувствовать себя, как на Кавказе! Живи, дорогой!
- Мадлоб! Мадлоб! — улыбаясь и кланяясь всем, ответил польщенный Шалико и, на секунду замолчав, чтоб овладеть вниманием, сказал: — Дай Бог мне никогда не видать вашего плохого! — Он залпом выпил вино. Но баранье ухо на ноже вернул Байсагурову. — Батоно Байсагуров! Я был бы плохим грузином, если б не знал, какой кусок за столом полагается мне, а какой старшим! Мадлоб за уважение!
Он отрезал себе от ляжки и, поклонившись, ушел.
Много в этот вечер было тостов пышных, красивых. Пили за добрый десяток друзей, пожелавших справить свой день рождения. Пили за командира полка, за князя Багратиона. Не забыли высоких князей Михаила и его дядюшку Николая Большого.
В разгар ужина Бийсархо подошел к Байсагурову и на ухо сказал:
- Чаборз уедет домой с первым же транспортом. Но сегодня он дал на стол все это вино и стоит во дворе. Может, позовем его, старик все же?
Ротмистр неодобрительно посмотрел на друга и отрезал:
- Здесь ему не место! Да и... штатских тут нет... Бийсархо иронически улыбнулся, пожал плечом и отошел.
В конце вечера отдали долг и «человеку в серой шинели, который на своих плечах несет всю тяжесть бремени России», - выпили за солдата. А потом, как водилось, запели свою дивизионную. Начал ее Байсагуров. Голос у него был высокий, красивый. Сегодня он вообще был в ударе, хорошо говорил, много шутил, и друзья любовались тамадой. Правильный пробор посередине, короткие, кверху торчащие усы. Смелый взгляд. Но ему всегда казалось, что в этом взгляде его недоставало твердости. И он, стараясь скрыть это, резко изламывал бровь.
...Слово власти созывало
С гор наездников лихих,
Тесной дружбою сковало
Нас, кавказцев удалых! –
пел он. Припев подхватили все:
Так пей, друзья, покамест пьется,
Горе жизни заливай!
На Кавказе так ведется:
Пей - ума не пропивай!
Дальше звонким голосом песню подхватил его лучший друг, командир сотни Бек:
Белоснежные вершины
Гор Кавказа, вам привет!
Я не знаю, исполины,
Вас увижу или нет!..
И снова припев. Боясь, что до него не дойдет очередь, Бийсархо вскочил и, жестикулируя бокалом, с многозначительным выражением на лице сразу же начал следующий куплет:
Завтра рано, на рассвете,
Полк в атаку поведут.
И, быть может, после боя
Нас на бурках понесут...
Так пей, друзья... –