Горцы почтительно слушали его, а он говорил, говорил, шагая по комнате и изредка поглядывая на себя в зеркало. На столе горела оплывшая свеча. Слабый свет еще больше подчеркивал бледность Солтагири.
От разговоров о своей жизни он вернулся к письму Калоя.
- Я написал все, что ты хотел, - сказал он, встав против него. - Но в нем ты говоришь о таких вещах, за которые, если узнают, тебя по головке не погладят! Ты высказываешься против войны, против «гармониста»! Это политика! А солдату политикой заниматься запрещено. Наше дело - воевать.
Я на всю жизнь получил урок за политику! Но то было мирное время. А сейчас знаете, чем это пахнет? Я уважаю вас. Мы земляки, вместе воюем, над нами равно витает смерть. И запомните мой совет: не наше это дело! Мы при России, а не она при нас. И пусть они решают свои дела, как хотят. Нас слишком мало, чтобы ввязываться еще и в их жизнь...
Есть у них разные партии, в которых одни хотят одного, другие - другого. Есть и такие, которых немцы наняли мутить солдат, чтобы легче расправиться с ними. Только все это до поры до времени! Романовы правили триста лет! И еще триста будут! Народ русский терпеливый! А наша хата с краю... - Байсагуров вдруг замолчал, задумался о чем-то.
- У тех русских, с которыми мне приходилось говорить, мало осталось терпения, - сказал Калой. - И до наших доходит...
- Что? Да... Ну в общем не нам это решать. Мы присягали царю и отечеству и будем с честью до конца выполнять свой долг! - скороговоркой сказал офицер, видимо, желая прекратить этот разговор.
В дверь постучали.
- Войдите!
В комнату стремительно вошел Бийсархо. Окинув взглядом всех и взяв под козырек, он обратился к Байсагурову:
- Ваше высокородие! Четвертый взвод с нуля в карауле. Разрешите забрать людей? - И, обращаясь к Калою, гаркнул: - Всадник Эги, потрудитесь встать перед офицером! - Калой побледнел, но встал.
- Разрешаю! - сказал Байсагуров. - А вам остаться.
Когда Калой, Орци и денщик вышли, он подошел к Бийсархо и, обдавая его запахом спирта, покачиваясь с каблуков на носки, сказал:
- Твоя манера разговаривать и вести себя с людьми кончится плохо... Или тебе кто-нибудь из офицеров сбреет голову... под подбородком, или от кого-нибудь из нижних чинов ты получишь пулю в затылок.
- Но зато меня не разжалуют за излишний демократизм! — ответил корнет, не опуская глаз.
Байсагуров отошел к столу, налил из баклажки две стопки спирта и, протянув одну Бийсархо, иронически улыбнулся.
- Гость! - сказал он. - А я ингуш, и для меня закон гостеприимства свят! Пей!
Бийсархо залпом осушил бокал, выдохнул, проглотил кусочек остывшего мяса.
- Благодарю за предупреждение, — сказал он, — но я не знаю, как ты можешь пытаться совмещать либерализм с воинской дисциплиной.
- А как Денис Давыдов водил крестьян с вилами и в лаптях против Буонапарте?
- Но мы же не партизаны! И сейчас не двенадцатый год. А в нашем народе этого дурацкого, первобытного вольнодумства и так столько, что хватит еще на века! И вот доказательство: наглец Калой рассиживает с тобой, как равный! Как тамада на свадьбе!
- Молчи! Про него молчи! - воскликнул Байсагуров. - Он хороший человек! Ей-богу! Я б на его месте давно рассчитался с тобой за твои придирки... И откуда у тебя столько амбиций! Ведь если взять любого из нас, так мы же в третьем колене поголовно все крестьяне! Не из князей же мы!
- А в тридцатом или трехсотом колене обезьяны! Так что ж мне теперь вместе с Калоем на четвереньках ходить? Нет! Недаром современное общество разделено на сословия! И я считаю это разумным. Каждому свое!
- Молодец! - снова воскликнул Байсагуров. - Хорош парад! Но послушай вот это: «А с Чаборзом нас нечего сравнивать. Мы всегда впереди первых. И перед людьми наши лица белые. А он за полком, как ворон за пахарем. Идет и червей подбирает...»
А ты говоришь «сословия»... Учились бы вот такие, так больше пользы было б, чем от нас с тобой...
- Это Калой доносит?.. - бледнея, спросил Бийсархо.
- Корнет! Не забывайтесь! Или вы думаете, я позволю себе доносы записывать? - Байсагуров жег корнета взглядом. - Что я, жандарм?
- Но тогда разрешите узнать, что вы читали? - заносчиво воскликнул Бийсархо.
Байсагуров прошелся по комнате. Он едва справлялся с собой. Подсев к столу, он прочитал из письма Иналука о Чаборзе и его торговле оружием.
- Это письмо из дому... А это ответ твоих всадников... И таким ответом солдата можно гордиться! — сказал он, пристально глядя на Бийсархо и покачивая ногой. — А вы за что ненавидите их?.. — Бийсархо молчал. Он не знал, известно ли Байсагурову о его причастности к этим махинациям с оружием и покойниками или нет. - Чаборз Гойтемиров твой приятель, - снова заговорил Байсагуров. - Если хочешь, сам скажи ему, чтобы он в двадцать четыре часа убрался к чертовой матери!.. Если он этого не сделает, я предам дело гласности, - он поднял письма, - и поставлю подлеца перед военно-полевым судом!.. И пусть тебе скажет спасибо, что я еще этого не сделал!..
Хозяин снова наполнил стопки. Они молча выпили. Байсагуров, разглядывая пустой бокал, сказал: