"…Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,
Вы тугую не слушайте плеть…"
А память наша? Вот где мы делаем со временем всё, что хотим! Мы двигаем время то назад, то… увы, вперёд нам опять не дано. Как, наверное, смешны Богу и Случаю наши планы на будущее! Но иногда время проявляет милость.
В последнее время, уже поздней осенью, я привык побродить вечерами по соседней с моим домом улице в Волгограде. Улице довольно провинциальной, тёмной (вы, наверное, тоже знакомы с тёмными «улицами разбитых фонарей» нашего времени, когда срезают провода на металлолом), застроенной старыми двух- и трёхэтажными домами архитектуры того времени, когда строился Волго-Донской канал. Дома эти располагаются по периметру большого прямоугольника, образуя обширные и небольшие дворы, каких не бывает на современных улицах. Я выхожу из дома после семи часов вечера, до «Вестей», пересекаю наш проспект Столетова, что в 30-ти метрах от дома – просто улица шире соседних, застроенная теми же старыми домами, но с бульваром посередине, так напоминающем мне мою родную Первомайскую улицу – и прохожу два квартала, через Пятиморскую улицу, на которой живёт мой одноклассник Володя Егоров, до Мачтозаводской. Два квартала… детства.
Меня не покидает ощущение, что я вернулся на 60 лет назад, в Грозный военных лет 1943-44 годов. Улица (Динамовская), по которой я прогуливаюсь каждый вечер, тёмная, как улицы Грозного в затемнении того военного времени. Горят только неяркие лампочки над дверями профучилища, частного лицея, стоматологии, арендующей первый этаж жилого дома и здания народного суда моего Красноармейского района. Да ещё неяркий свет из затенённых шторами и занавесками окон квартир. Такой же усыпанный палыми листьями сырой асфальт поздней осени, как в Грозном, эти дворы, унылые в эту унылую пору – всё как в далёком детстве. И мне начинает казаться, что я дома, просто иду по незнакомой улице (у каждого из нас есть незнакомые улицы родного города, по которым нам ни разу не приходилось пройтись), на которую я попал из любопытства. Что я сейчас сверну на Первомайскую и приду домой, где сяду ужинать с мамой и отцом, а потом сяду учить уроки, мама будет вышивать стилем «ришелье» дорожки, а отец включит радиоприёмник слушать «последние известия» или концерт Клавдии Шульженко или Сергея Лемешева… Очень реалистичное ощущение, специально «подогреваемое» вытаскиванием из глубин памяти ощущений детства, даже сладко замирает сердце.
Я часто останавливаюсь у какого-нибудь окна, за которым мелькает мать семейства, крутясь в своей маленькой кухоньке, или у проезда внутрь двора, в темноте которого угадываются лавочки, старые беседки, видны огромные старые деревья с по-осеннему голыми ветвями, и вспоминаю какие-нибудь дни моего далёкого детства. В одном из окон виден силуэт сидящей на подоконнике собачки, которая с любопытством не спускает глаз с меня, неожиданно для неё остановившегося человека. Я прошёл чуть дальше, она поворачивала голову вслед. Потом я вернулся на несколько шагов обратно, и собачка обеспокоилась моим поведением и тихонько «лайнула» - прекрасное слово, найденное Александром Грином в романе «Бегущая по волнам».
И мне вспоминается, как по тёмной Первомайской улице военного времени я возвращаюсь из детского сада номер 111, что на Августовской улице, во дворе позади дома со старым магазином «Детский мир» с медведем и волком с Красной Шапочкой у входной двери, вместе с моей бабушкой, маминой мамой, сумевшей вырваться с младшим сыном, моим дядей Володей, из Сталинграда, на улицах которого уже шли бои, к нам в Грозный. Возвращаюсь в квартиру на Карагандинской улице, одним концом упирающуюся в мою родную 4-ю школу, а другим – в улицу Лермонтова возле пивзавода. Мы перебрались сюда, в квартиру эвакуировавшейся семьи, когда школа стала узлом возможной обороны, если бы немец прорвался к нашему городу.
Первомайская улица, как и весь город, тонула в темноте, и если бы не снег (а зимы 43/44 года была морозной и снежной), мне было бы страшно. Помню, как мы с бабушкой переходили трамвайную линию напротив коттеджей, где жил Александр Терентьевич Лещенко (я много писал о нём, и он тоже эвакуировался с семьёй из Грозного), а нам навстречу, в сторону консервного завода, ехала полуторка с заклеенными фарами, только узкий лучик света прыгал по дороге, и шофёр посигналил нам скрипучим, хриплым клаксоном. И я сказал тогда бабушке, что когда вырасту, то буду «ремонтировать гудки, чтобы они хорошо гудели…»
Вот так я «путешествую по времени» ежедневно здесь, в Волгограде, по тихой и тёмной провинциальной улочке моего района, где я теперь живу…
Мы с вами задержались в нашей прогулке на «моём» углу улицы Первомайской, той её стороны, на которой я прожил столько лет, у газетного киоска. Позади нас родное здание нашего института, родное особенно для моего поколения студентов и тех, кто учился до нас, потому что тогда не было нового корпуса. Он всё же чужой нам. Справа, по ту сторону площади Орджоникидзе, на том месте, где когда-то был кинотеатр имени Челюскинцев («Челюскин» в просторечии), «частокол» каменных могильных плит чеченского мемориала. Здесь, по сведениям моего одноклассника Валерия Блискунова (в середине 80-х он работал заместителем управляющего Стройбанком, что располагался на проспекте Орджоникидзе рядом с новым зданием облсовпрофа) планировалось построить театрально-концертный зал, но не получилось, не успели.