И. Андроников склоняется к тому, что на полотне воплотилась ситуация, вполне возможная в Закавказье: нападение вооруженных горцев на семью мирного грузинского крестьянина. В принципе, подобная сцена могла разыграться едва ли не в любом уголке предгорий Кавказа. Но коль скоро ландшафтные особенности картины позволяют предполагать ее связь с окрестностями Грозной, напрашиваются некоторые соображения.
Два горца, притаившиеся в засаде, лишены, как будто бы, каких-либо специфических «национальных» черт. «Черкесы», — как назвала их Е. Верещагина, — и все. А черкесами тогда сплошь и рядом называли всех горцев, в том числе и чеченцев. В обличье путников (в их одежде, головных уборах), в характерном типе горской кавказской арбы тоже не много конкретных примет. Тот, кто знаком с комплексом одежды народов Кавказа» не станет отвергать гипотезу И. Андроникова о том, что подвергающиеся опасности путники на картине одеты вроде бы на грузинский (а впрочем, может быть, и на армянский) манер. Однако их костюмы (в целом и в деталях) достаточно схожи и с обычным облачением терских (так называемых линейных) казаков, что легко подтвердить многими зарисовками XIX века (смущает, правда, отсутствие оружия у мужчины, направляющего арбу: это не свойственно казакам!).
Но стоит ли тут «ломать копья»? Ведь именно на территории нашего края в широкой округе крепости Грозной, в местах, где и побывал Лермонтов в 1837 году (кроме самой крепости он посещал не раз станицу Червленную, селение Шелкозаводское, хутор Парабочев, укрепление Таш-Кичу и др.), существовала повседневная возможность наблюдать тесное соседство и самые разнообразные контакты между северокавказскими горцами (чеченцами, ингушами, кабардинцами, кумыками), гребенскими и терскими казаками, а также — грузинскими и армянскими поселенцами вдоль левого берега Терека, где их было тогда предостаточно.
Угроза нападения из засады? Да! Но, во-первых, нападения как такового нет, а нарядно одетые горцы в ярких цветных черкесках, уже почти открывшиеся взору путников, будто перебрасываются репликами между собой. Во-вторых, их всего двое, что несвойственно вооруженным набегам в местности, где далеко не всегда предстояла встреча с беззащитностью путников. В-третьих, наконец, очень похоже, что желанной «добычей» здесь будет молодая женщина на арбе. Но если это так, то суть сцены может восприниматься и как заранее хорошо распланированные и подготовленные со стороны двух горцев-друзей действия по «умыканию» (захвату, взятию в плен) невесты для кого-то из них. Причем успех предрешен и беспечностью путников, и точным расчетом самих горцев. Сколько «межнациональных» браков заключалось на Кавказе таким образом в те годы?! О скольких таких случаях наверняка слышал Лермонтов, бывая на Кавказе?!
Не станем настаивать на нашей версии понимания сюжета картины. Ограничимся лишь тем, что само полотно (в отличие от ряда иных, выполненных Лермонтовым) не несет в себе заряда острой тревоги, страшной опасности, неминуемой драмы. И это ощущение подкрепляется ее красочным, сочным праздничным колоритом.
Известно, кстати, что М. Ю. Лермонтов как художник был очень внимателен к цветовому решению избранных для изображения объектов. По его картинам можно проверять хронологию (время года) пребывания их автора в тех или иных краях. Колорит ранней осени позволяет говорить о том, что окрестности крепости Грозной Михаил Юрьевич «на скорую руку снимал», примерно, в начале сентября 1837 года. И это прекрасно укладывается в сроки его перемещений в ту пору, когда, говоря словами письма С. Раевскому, он «...изъездил Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани...». В этих поездках не миновал он и Грозную...
Подводя итог, отметим, что (если система наших доводов верна) картину М. Ю. Лермонтова «Кавказский вид» (или «Сцена из кавказской жизни») следует считать первым достоверным свидетельством непосредственного пребывания классика русской литературы в Грозной в начале сентября 1837 года. Факт личного знакомства опального поэта с Грозной во время первой его ссылки подтверждается (хотя и более косвенно) другими, в том числе литературными произведениями.
Возвращение
Холодной осенью 1910 года Лев Николаевич Толстой тайно покинул свою усадьбу Ясная Поляна и семью. Никто не знал, куда и почему он ушел. А через некоторое время пришло сообщение: великий писатель земли русской умер на маленькой, затерявшейся в необъятных просторах России, железнодорожной станции Астапово. В кармане у него, как пишет В. Гиляревский
в воспоминаниях о Л. Толстом, был найден билет до Владикавказа.
Л. Н. Толстой в офицерском мундире
Наш край занял особое место в творческой биографии Л. Н. Толстого. Здесь выношены художественные образы его первых произведений, отсюда началось его восхождение к мировой славе. Впечатления, полученные на Кавказе, всю жизнь питали живительными соками творчество великого писателя, вдохновили его на создание таких шедевров, как «Казаки», а на склоне лет — повесть «Хаджи-Мурат», произведения, равного которому нет в мировой литературе.