...После нескольких дней отсутствия Дауд пробрался к себе домой. И не знал он, что натворили в его дворе.
...Пристав только что вернулся из Владикавказа и пребывал еще в радости по поводу удавшегося ареста Суламбека, когда ему вдруг доложили, что неблагонадежный Дауд никак не угомонится: ходит по селам и ведет среди людей крамольные разговоры против царя и властей. Даже сообщили, что при нем офицерская винтовка.
Пристав взбесился. Ведь он дал слово начальству, что у него на участке все будет спокойно. И вот опять!..
«Видать, понравилось ему сидеть в тюрьмах!» - кипел злобой пристав. И решил самолично в сопровождении казаков и сельского старшины нагрянуть к Дауду.
Задумано - сделано!
Дома оказалась только старая Зуго, мать Дауда.
- А где твой сын? - рявкнул пристав.
- Нет его, - смело ответила Зуго, глядя приставу прямо в глаза.
- Обыскать! Перевернуть вверх дном все это логово! - крикнул пристав.
Казаки -не заставили долго ждать. Они и впрямь перевернули весь дом. Вспороли штыками матрацы и подушки, вытрясли все из сундуков, переворошили копны кукурузных стеблей... Но никого и ничего не нашли.
Разочарованный пристав готов был уже покинуть двор, когда к нему вдруг подбежал один из стражников и протянул гильзу от патрона для винтовки.
- А-а! - торжествующе взревел пристав. - Ну, старуха, говори теперь, где твой сын прячет оружие?
Зуго неопределенно пожала остренькими худыми плечами. Она и вправду ничего не смогла бы сказать приставу.
- Не знаешь? А откуда же гильза?.. Зуго молчала.
- Я кого спрашиваю? Говори, откуда это?
Пристав вплотную приблизился к старушке, ткнул ей в глаза гильзу и... плюнул в лицо.
Бескровные, сухие губы Зуго дернулись и плотно сжались. И прежде чем лоснящаяся жиром, расплющенная морда с большими закрученными усами успела отодвинуться, она ответно плюнула в нее.
- Ах ты сука! - взвыл пристав и, схватив старушку за плечи, резко отбросил от себя.
Зуго не удержалась и упала: много ли сил нужно, чтобы свалить былинку?..
Бросившись к ней, как собаки на кость, два стражника стали избивать несчастную женщину. И они бы, возможно, до смерти забили ее, не останови их пристав.
- Ладно. На сегодня хватит! - бросил он. В эту минуту во двор вошла жена Дауда.
Золовбан с плачем бросилась сначала к свекрови, безуспешно пытавшейся подняться с земли, потом накинулась на стражников:
- Будьте вы прокляты! Что вам надо от старушки, мерзкие гяуры?
Женщина говорила по-ингушски, но последнее слово пристав знал хорошо.
- Гяуры? Кого это ты называешь гяурами? - двинулся он на Золовбан.
- Гяуры! Гяуры! - повторяла обезумевшая женщина.
- А ну заставьте ее замолчать!
Один из стражников схватил Золовбан за рукав.
- Не ори, сука! - рявкнул он.
- Отпусти! - рванулась женщина. Но казак резко потянул ее к себе и разорвал на ней платье до самого пояса.
Прикрывая голую грудь и рыдая, Золовбан не унималась. Она все кричала, проклиная мучителей. И кинулась бы на них с кулаками, да мешало то, что руки были заняты - стягивали разорванное платье.
- Пошли! - махнул пристав и влез на коня. Зуго, так и оставшаяся сидеть на земле, с укоризной сказала, обращаясь к старшине:
- Ты же ингуш! Почему позволяешь им издеваться над беззащитными женщинами?
- А что я могу сделать? - пожал тот плечами.
- Нет! - покачала головой старушка. - Я ошиблась. Ты не ингуш. И даже не мужчина. Мой сын не позволил бы издеваться над твоей матерью и женой...
- Твой сын! А может, все это не из-за твоего сына?..
- Вставай, нани! Пойдем в дом, - сказала Золовбан, одной рукой прикрывая грудь, а другой помогая свекрови подняться...
...Дауд ни о чем не подозревал, когда, подойдя к своему дому, приник сначала к окну, горя нетерпением поскорее увидеть родные лица и боясь спугнуть чуткий сон жены и матери. И каково же было его удивление, когда он увидел широко открытые глаза на страдальческом лице своей матери и склоненную над ней Золовбан.
Дауд вихрем ворвался в дом...
Скоро он знал в подробностях обо всем случившемся...
- Больше эта собака никогда не ступит на порог моего дома! - сказал он, решительно направляясь к двери.
- Куда ты? - кинулась к нему жена. - Ведь опять арестуют! Пожалей нас!...
- Я горец, Золовбан. Подумай, могу ли я простить им оскорбление жены моей и надругательство над матерью?
- Берегись их, сынок! - умоляла Зуго. - Они не дадут тебе по коя. А с нами они больше уж ничего не сделают.
Дауд молча вышел. Золовбан кинулась за ним.
«Не уходи, Дауд! - хотела крикнуть она. - Побудь со мной. Я так ждала, так тосковала... Не уходи, не оставляй меня. Не могу я больше без тебя!» Но слова эти застыли на губах у бедной женщины. Она жарко приникла к мужу, беззвучно заплакала и ничего не сказала.
Дауд и без слов все понимал. Он приподнял голову жены за подбородок, ласково заглянул ей в глаза, погладил дрожащие плечи и пошел со двора не оглядываясь.
От Кескема в лесу дорога идет по голому, словно бритая голова, склону. Дауд спешит, время идет к рассвету.
В Пседах Дауд вошел оврагом. Постоял над мостом, огляделся. Вокруг ни души. Люди спят. Ночь хоть и беззвездная, а присмотреться - все видно.