Голова у Касума идет кругом, когда думает, как же ему быть. Но одно он твердо знает: не уедет, не отомстив Сааду за все: и за избиение, и за деньги. Саад с Любом - горцы, и Касум - горец! И хотя те богаты, а он, Касум, беден, но мужества ему не занимать. Ни один горец не прощает незаслуженной обиды и зла, и Касум не простит Сааду. Он может уйти с пустыми руками, но не с позором.
Всякие мысли лезут в голову. В какое-то мгновение Касум даже подумал, не поджечь ли ему Саадову усадьбу. А может, взять да и угнать в один из туманных дней его отару?.. Да, но что тогда станет с Сайфутдином? Ведь Саад обязательно его обвинит во всем и поступит с ним так же жестоко, как и с Касумом...
Был мрачный, пасмурный день, моросил дождь, когда Касум услышал скрип арбы. Он притаился в кустах. Кто знает, чья это арба... А может, это Хасан и Хусен наконец едут за своими дровами?..
Касум осторожно выглянул. Арба еще не поравнялась с ним, когда Касум узнал Аюба. Тот был один. Касум рванулся - откуда силы взялись - и точно лань выскочил на дорогу. Правда, поясницу пронзила острая боль, но это не остановило его.
Увидев Касума, Аюб оцепенел.
С того самого дня, когда он не нашел избитого Касума в овраге, Аюб и во двор-то боялся выйти, чтобы, чего доброго, не встретиться с Касумом. А ехать в лес, да еще мимо оврага, и вовсе избегал, да и в тот день с трудом решился, пока Саад силой не погнал его.
Аюб, точно ребенок, боялся кладбищ и мертвецов. Страшные сказки, услышанные еще в детстве, и сейчас казались ему правдивыми. А чего только не наслышался он за свою жизнь. Больше всего ему запомнился рассказ о том, как Кунта-Хаджи утопили в море, а он выплыл как ни в чем не бывало и на зеленой траве, что расстелилась вдруг прямо на глади морской, стал молиться...
Где бы ни ходил, ни ездил в эти дни Аюб, он все время думал о работнике. Что, если и Касум святой и где-нибудь да появится? А не будь он святым, как бы тогда мертвецу уйти из оврага?..
Если бы Аюб меньше об этом думал, он, может, и не так бы испугался, когда перед ним вдруг и в самом деле вырос словно из-под земли обросший Касум, подпоясанный вместо ремня плетью дикого винограда. Увидев «ожившего», Аюб закрыл руками лицо и закричал не своим голосом.
Касум медленно двинулся на Аюба. Тот снова заорал, соскочил с арбы и кинулся бежать по дороге.
Любому, кто услышал бы этот крик, могло показаться, будто кого-то режут на части.
Аюб добежал до села. Теперь он уже не ревел, как в лесу, а издавал нечленораздельные звуки.
Люди останавливались и удивленно смотрели ему вслед.
Уже у себя во дворе Аюб обернулся к воротам, выставил вперед руки и снова закричал:
- Не входи! Не подходи ко мне!..
- Кто там? - выбежала ему навстречу мать.
- Вон, вон идет, видишь, идет сюда? Не впускай его!..
На все вопросы о том, кто идет и кого не надо впускать, Аюб ничего толком не отвечал. Только Саад понял, какое видение преследует племянника.
- Не мели чепуху! Откуда ему взяться, если он давно в земле.
- Кто в земле? - спросила в испуге мать Аюба. - Что с вами? Оба несете такое, ничего не поймешь!
- Откуда я знаю, кто в земле! - вконец разозлился Саад. - Тот, о ком твой сын говорит.
- Нет, он не в земле! -замахал руками Аюб. - Вон он идет! Не ужели не видите?
Саад боялся только одного: чтобы в своем, как ему казалось, бреду Аюб не назвал имени Касума. Ведь тогда может все раскрыться. И никак он не мог сообразить, что случилось с Аюбом в лесу, что так напугало парня?.. Ведь с утра поехал в лес в полном здравии. А сейчас...
Саад несколько раз пытался усадить Аюба рядом с собой, успокоить его и порасспросить. Но тот знай орал: «Вон он идет!» да «Не впускайте его!» Саада он не узнавал. И вообще смотрел вокруг себя диким, затравленным зверем. И при этом так дрожал, так рвал на себе волосы, что Саад вынужден был, словно пса, посадить его на цепь.
Как ни старался Саад, но ничего толком узнать о случившемся ему не удавалось. Боясь, как бы и самому не тронуться умом, он махнул рукой и ушел к себе.
Мулла написал помутившемуся рассудком Аюбу не один джай и женщины, общающиеся с джиннами, не раз приходили к нему, но ничего не помогало.
20
О безумии Аюба в селе говорили разное. Одни утверждали, будто это злое дело джиннов, другие считали, что он, чего доброго, повстречался с алмасом .
Но Саад очень скоро убедился, что ни джинны, ни алмас тут ни при чем: в одну из очередных поездок во Владикавказ он увидел на базаре лошадь Аюба. Ее продавал какой-то незнакомый ингуш. На вопрос Саада о том, где он взял лошадь, ингуш сказал, что купил ее и теперь вот перепродает. Продавец заявил, что он готов поклясться на Коране в правдивости своих слов. Саад потребовал, чтобы он назвал имя человека, продавшего лошадь, или хотя бы описал его.
Имени ингуш, конечно, не знал, но он сказал, что купил лошадь у дагестанца, который плохо объяснялся по-ингушски.
- Откуда мне было знать, - испуганно оправдывался продавец, - что кому-то понадобится его имя. Дагестанец сказал, будто работал у какого-то ингуша за хребтом в Алханчуртской долине и хозяин вместо денег дал ему коня, которого он и продает, чтобы до браться до дому. Кто мог подумать, что лошадь у него краденая!..