- Когда на могилу выливают кумган воды, первая капля ее по падает в нос покойнику... - продолжал белобородый, стукая палкой по косточке.
- Хвала Всевышнему. Сила его велика! - молитвенно вскинув руки, проговорил до того помалкивавший второй старец.
- И... тогда он взывает к людям: «Не оставляйте меня!» И этот его крик слышат только птицы. Вот почему так громко кричат петухи! - степенно закончил свою речь белобородый.
- Эх, жизнь! - вырвалось у Эсы. - Всех нас ждет такой день.
- Что верно, то верно. День этот не минует никого, а потому человек должен быть терпеливым и сдержанным, должен помнить, что все беды и горести ниспосланы ему Всевышним для испытания его веры.
Старик машинально все еще бил своей палкой по земле, косточка ушла вглубь и исчезла из глаз.
Дауду хотелось возразить белобородому. Он-то теперь знал, наслушался по тюрьмам о том, как такие старцы мешают людям понять, что никогда им не расстаться со своей бедностью, со своими невзгодами, если будут ждать милостей только от Всевышнего. «Мудрецы» эти есть в каждом селе. Они туманят мозги беднякам, а стоит кому-нибудь не согласиться с ними, обвинят в богохульстве. Многое еще мог бы сказать Дауд. Но уж кому-кому, а ему сейчас и впрямь надо быть сдержанным. Доносчик везде сыщется, даже там, где, казалось бы, и не ждешь. В последние годы царю живется ох как неспокойно, а потому очень уж много у него развелось ищеек.
Хусен ничего не видел, не слышал. Он думал об отце, который, видать, все еще просит не оставлять его - ведь петухи-то не умолкают!
Но вот среди петушиного гомона прорезались отдаленные людские голоса - звуки зикара.
- Уже возвращаются, - Сказал Эса. А петухи все кричали.
«Неужели люди оставили там дади одного, не взяли с собой? - лихорадочно ломал голову Хусен. - И почему только петухи слышат его крик?»
На улице раздался конский топот. Вслед за тем показались казаки. Двое во главе со старшиной Ази завернули во двор Беки, а двое других, обогнув двор Гойберда, выехали на другую улицу.
Дауд стоял внешне безразличный ко всему. Испуганные старики суетливо поднялись со своих мест.
У белобородого нижняя челюсть так дрожала, что казалось, будто он непрерывно шепчет молитву и перебирает при этом четки.
Не произнеся ритуального приветствия «салам алейкум», Ази в упор уставился на Дауда.
- Не двигайся с места! Двор окружен! - скомандовал он.
- Здесь ничего такого не произошло, чтобы надо было окру жать двор, - спокойно сказал Дауд.
- Не разговаривать! А ну, подойди поближе!
Ази разговаривал смело. Ведь рядом были казаки.
- Руки вверх! - рявкнул один из казаков и, повернувшись к своему напарнику, добавил: - Обыскать!
Тот спешился и подошел к Дауду. Рывком он сорвал с него пояс с кинжалом, после чего ощупал с ног до головы, но, ничего не найдя, спросил:
- Где твое оружие?
- Человек я мирный, ни с кем не враждую, зачем мне оружие! - ответил Дауд.
Вообще-то у Дауда была винтовка, но вчера, придя сюда, он на всякий случай завернул патронташ с винтовкой в мешок и закопал в сарае.
- А ну, связать ему руки, - скомандовал верховой казак. - Уз наем, какой ты мирный человек.
- И еще узнаем, из-под какого ты обрыва, - уже по-ингушски добавил Ази.
При этих словах Дауд невольно вздрогнул. Он вспомнил свой разговор с Соси. Только ему Дауд говорил про Бердыкель.
Значит, Соси - доносчик! Правда и Гойберд был там, только он на такое не способен. Ах мерзавец этот Соси!
Когда Дауд, уже связанный, шел под конвоем казаков, Ази сказал:
- Из-за Суламбека, сына Гаравожа, пирстоп душу из меня тянет, теперь вот тебя нелегкая принесла!
- Пристав тянет, да вытянуть не может душу твою, а я ее вы трясу из тебя. И не только из тебя, еще из этой продажной суки, что живет вон в том дворе, - кивнул Дауд в сторону дома Соси.
- Ну, это мы еще посмотрим. А сейчас давай поторапливайся, там тебя ждут.
- И ты жди меня! Не забывай! Я еще вернусь за вашими душа ми...
Свесившись с седла, казак плетью стеганул Дауда по голове.
- Молчать!
Дауд обернулся, увидел в воротах Хусена.
- Хусен! Я вернусь! Скоро!
Казак ударил еще раз.
- Сволочь, тебе же приказали молчать!
Дауд больше ничего не говорил. Казаки заторопили его. Впрочем, если он даже сказал что-нибудь, все равно не услышать было из-за приближающегося зикара.
...Улицы в Сагопши прямые, как натянутые нити. И главная улица, пересекающая все село, тоже прямая. Толпу, что возвращается с похорон, было видно еще издалека.
Казаки с Даудом свернули в другую сторону. Может, побоялись встречи с таким множеством людей?..
С кладбища возвращались быстрее, чем туда шли. И зикар звучал теперь уже совсем не протяжно, а очень даже отрывисто, торопливо как-то...
- Ла иллах, улилах, ла иллах, улилах... - выкрикивали люди и прихлопывали в ладоши.
Впереди толпы отдельно шли двое. Они особенно истово хлопали в ладоши и словно пританцовывали.
Так все вошли во двор. И оттого, что в доме уже было тесно, туда не заходили, сомкнулись в кружок и прямо тут, во дворе, еще продолжали песнопение.
Скоро люди разошлись, но вечером опять пришли.
Только теперь их было не так много и все поместились в доме. Два-три старика уселись на нарах, а остальные расположились в кружок прямо на полу - кто на войлоке, кто на циновке - и снова начали зикар.