- Когда я тебя слушаю, - заговорил Чаборз, - мне кажется, что я слушаю даже не старшину, а самого пристопа!
Наси рассердилась.
- Не зря говорят, что горцы и ослы - это одно и то же! «Ослу сон рассказывали, а он неприличные звуки издавал!» Так и ты. Но это лишь подтверждает мои слова. Только здесь со своими ослами да баранами ты и будешь на месте! А внизу тебе жить до тех пор, пока я с отцом здесь, пока стоят эти стены. Отшучиваешься, отлыниваешь от ответа. А я с тобой - серьезно. Я хочу потихоньку, пока ваш Андарко раздумывает да разгуливает, заручиться словом Пхарказа и Батази... А там гуляйте хоть пять, хоть десять лет. Она будет ждать. Ведь лучшей нету. Или ты другую присмотрел? Не слепой же ты! Разъезжаешь по свадьбам, по похоронам... Чаборз молчал. Мать отставила котел и начала варить калмыцкий чай.
- Или ты тоже прослышал, что Калой на нее зарится? Боишься его?.. - как бы невзначай обронила она.
Чаборз вскочил, сел на постели, свесив красные босые ноги, и уставился на мать.
- Кто тебе это сказал?
- Да разве упомнишь, где и с кем говоришь? Многие говорят... -ответила Наси, собирая на стол.
Чаборз уперся кулаками в тюфяк и не сводил с нее тяжелого взгляда.
- А разве тебе не безразлично, кто о ней мечтает? Ты ведь не думал о ней. — Наси с деланным удивлением посмотрела на Чаборза.
- Думал или не думал, но мне не безразлично это! — выжал из себя Чаборз.
От неожиданности Наси чуть не выронила большую ложку.
- Надоел мне этот ваш Калой! Сквозь мозги и нос прошел! Куда ни кинься — везде он! - все больше и больше свирепел Чаборз, разжигая самого себя. - Он словно чертом поставлен на моем пути! Удача ему во всем. А кто он? Раб! Бык в ярме! И туда же - еще и лучшую девчонку ему!
Одеваясь, Чаборз так рванул на себя штаны, что оторвал от них пояс. Мать принесла ему другие. Чаборз умылся и, поостыв, уже сидя за столом, более спокойно сказал:
- Ты не раз говаривала о моей женитьбе. Так знай: или я женюсь на этой дочери Пхарказа, или не женюсь ни на ком! Это я сделаю хотя бы ради того, чтоб вытянулся нос у вашего Калоя! Все удачи, все победы - не будут ему! Узнай все. Средства у тебя есть. Сговорись с ее родителями. Поняла?..
- Что ж тут понимать? Конечно, поняла! - откликнулась Наси. - Если между ними нет любви, это дело несложное. Но любовь, конечно, сильная вещь...
- Какая любовь? - почти заорал Чаборз. - Ты сама только что говорила, что она девушка выдержанная, порядочная! «Любовь - сильная вещь!..» - передразнил он мать. - Да. Сильная вещь. Только нет ниче-
го сильнее богатства! Запомни, если ты до сих пор не поняла этого! Но если у тебя будет не ладиться, не утаи! Я все равно заберу ее, даже если она успеет стать его женой! Всех погублю, сам погибну, но не уступлю ее никому! Ты поняла?
- Да успокойся ты, ешь! Смотри, какая нежная затирка! А об этом не беспокойся. Я не твоя мать, не Наси, если я не сделаю того, что тебе угодно! Ешь! Мне за тебя умереть, мой мальчик! Все будет у тебя!
Чаборз покрутил головой, желая сказать еще что-то, но раздумал, зачерпнул деревянной ложкой топленого масла, бросил его в миску, размешал и принялся за еду. А Наси уже налила ему в чашку калмыцкого чаю.
«Вот так, - думала она, едва справляясь с улыбкой, - только стоит вас подогреть немного - и пошло!.. А насчет любви - в этом ты, мой дорогой мальчик, не можешь понимать, как понимаю я... От нее и радость и горе. Все от нее...»
Во дворе басовито пропел петух на погоду и захлопал крыльями.
После разговора с сыном Наси тщательно обдумала, что делать и, улучив подходящий момент, когда однажды за ужином Гойтемир заговорил об Андарко, приступила к делу.
- Конечно, ты прав, заботясь о нем, - поддержала она мужа, -только, видимо, ему еще не приелась жизнь, которую он ведет. Он сдружился в городе с христианами, а те заботятся лишь о теле, а не о душе... Вот он и гуляет...
- Тело никто не хочет забывать, - ухмыльнулся Гойтемир. - Подлей-ка горячего... - Он протянул ей миску.
Наси подлила ему молочного бульона из-под баранины и присела сама к низенькому столику, за которым они ели вместе, когда в доме не бывало посторонних.
- Конечно, ты прав, - опять согласилась Наси, - но надо думать и о душе. Ведь каждому придется умереть. А там всему счет... От Него ничего не утаишь!.. - Она, причмокивая, с удовольствием ела молодое мясо, посасывала кости и макала галушки в черемшовый соус.
Гойтемир слушал ее и студил свой бульон, опуская в него холодные, обглоданные мослы. Он любил жену, любил ее голос, ее правильные мысли, хотя никогда не высказывал ей этого. Ведь он знал: стоит женщину похвалить, как та тотчас же забудет свое место и постарается усесться мужу на лысину. А раз забравшись туда, она уже навсегда считает для себя это место самым удобным!
- Я помочь Андарко не могу. У него есть ты и есть своя мать. С Божьей помощью вы сами что-нибудь сделаете. Но не думать о нашем сыне мне нельзя. Ты занят службой, лавкой, у тебя еще и другая семья... А что ты и люди, что вы скажете мне, если я пущу по пути старшего брата своего единственного сына? - Она проглотила кусок курдюка и на миг задумалась, приоткрыв полные, красные губы, вокруг которых лоснился жирок.