Начальник дивизии изменил намерение самолично объявить частям об отречении Николая и, поручив это командирам полков, уехал. Проводив генералов, Мерчуле и Чавчавадзе вернулись к своим.
- Всадники! - крикнул Мерчуле ингушам. - Мне приказано объявить вам, что царь отрекся от престола! Отрекся и его брат Михаил, который был у нас начальником дивизии. И теперь Россией правит Временное правительство во главе с князем Львовым! Это правительство займется делами страны, а наше дело соблюдать порядок, дисциплину и драться против врага, который, как и прежде, хочет завоевать нашу отчизну.
- Отныне, обращаясь к офицерам - от самого младшего до главнокомандующего, следует говорить: «господин!» Все остальное остается по-прежнему. Вы поняли?
Всадники молчали.
- Господа офицеры разъяснят, кому непонятно. Отдых кончился. Завтра выступаем на передовую.
Ночью на своем собрании офицеры бригады приняли дипломатичную резолюцию, гласившую, что они в связи с отречением царя присоединяются к общему мнению народа и сословий России.
А среди всадников было много насмешливых шуток. Никто из них не мог понять, зачем прогнали царя Николая, если война будет продолжаться, порядки останутся прежними и только «балгороди» меняется на «господин».
Гораздо больше их занимало и удивляло то, что матросы не ответили на приветствие генерала.
Одни осуждали их, говорили, что нельзя было оскорблять старика, что это неучтиво. Другие говорили, что, значит, у матросов был на это какой-то повод.
Но, когда Калой, не принимавший участия в спорах, сказал, что как бы там ни было, а они настоящие мужчины и бесстрашные люди, все согласились с ним.
Однако, какая причина вынудила матросов поступить именно так, узнать не удалось. Отряд пулеметчиков в ту же ночь был куда-то переведен.
Несколько дней полк двигался к северу. Всюду встречались новые пехотные и артиллерийские части. Тысячи солдат - стариков и совсем молодых, безусых — подходили из России к передовой и здесь наспех обучались. Видно, новое правительство готовилось продолжать войну до победы.
Где-то недалеко от Каменец-Подольска ночью полк спешился и занял на передовой окопы, обжитые пехотинцами из центральных губерний России.
Калой с товарищами вошел в землянку. Редкие бревнышки поддерживали стены. На длинном столе коптил огарок свечи, сырость и махорочный дух, казалось, могли убить наповал. Пехотинцы, собиравшиеся уходить, шумно приветствовали смену.
- Ну, как там на воле? Какие новости? - обратился к Калою, затягивая ремень, свежевыбритый солдат с молодцеватыми усами.
- Очень хорошо! - ответил Калой. - Хлеб - нет, мяса - нет, Николай - нет, балгороди - нет. Господин - есть. Госпади памилу - есть! — Солдаты дружно хохотали. - Домой ехай - нет! - продолжал
Калой, которому очень нравилось, что его так слушают. - Война - есть! Вош - нет. Где отдыхал, немец не был - мы тогда все вош убил. Теперь не чешит. Скучаю. Все не возьми. Немного здесь оставляй нам! - И снова смеялись солдаты.
- Этого добра, если мало будет, мы вам ковшом подкинем! - Бритый заправился и, обращаясь к своим, сказал: - Слыхали? А ведь не русские! Все все, брат, понимают теперь!.. С этим отречением!.. - И, помянув чью-то мать, он подошел к Калою и спросил: - Солдатский комитет выбирали?
- Чаво такой? - не понял его Калой.
- Вы из своих солдат выбирали старших, таких, которые, если надо, с офицерами будут говорить за весь полк, которые наравне с ними теперь права имеют?
- Ничаво не знаю. Не был такой дело, - ответил за своих Калой.
- Плохо! - сказал солдат.
В это время снаружи закричали: «Выходи! Выходи!..» Солдаты заторопились.
- Ну, ничего! Тут наши побывают, расскажут, что к чему! Порядки уже не те! Вы смекайте! С немцем, что перед вами, мы жили - во! За месяц - ни одного убитого... Бывало, и музыку играли. А стреляли - только по приказу. И то поверху. И они поверху. Попробуйте и вы! Может, и войне скоро конец, так чего же умирать зазря?
Пехотинцы ушли, и всадники заняли их места в окопах.
Калой велел своим разойтись по всем землянкам и рассказать, что услышали от русского солдата. А главное - договориться: прицельным огнем первыми в немца не бить! А вдруг и в самом деле теперь так воюют!..
С неделю моросили дожди, лежали туманы. Изредка возникала перестрелка. Но урона не было. И доходили до всадников слухи: такое затишье на всем фронте. Надоело, что ли, насмерть бить друг друга?
Раза два немцы выставляли над своими окопами какие-то плакаты. Но, несмотря на небольшое расстояние, без бинокля нельзя было прочесть. А биноклей солдаты не имели.
Однажды в солнечное утро, когда с полей потянуло запахом свежей земли, в немецких окопах заиграла музыка. Горцы прислушивались. Эта музыка не была похожа на их родные мотивы. Не похожа была она и на русские и казачьи песни. Но в ней таилась какая-то грусть, тоска человека, где-то вдали и давно потерявшего счастье, и это было понятно и волновало.
Замолкли разговоры, шутки. Люди думали о своей удивительной доле. А когда стало невмоготу, кто-то, чтобы скрыть за внешней удалью слабость свою, высунулся по пояс из-за бруствера и закричал сквозь десятки рядов колючей проволоки в немецкие окопы: