Уходя, Дали отозвала в сторону Калоя и, заглядывая ему в глаза, тихо, чтоб никто не услышал, сказала:
- Ты у начальства на заметке. Всегда все на себя берешь... Я очень прошу, не рискуй зря! Я боюсь... Ты видишь, что с Матас?.. Не оставь свою семью так же! Будь что будет с посевом... Но нам нельзя без тебя...
В этот день к Чаборзу поехали те, что уже были раньше, и беззубый старик цоринец.
Чаборз не возвращался.
- Зору, - сказал цоринец, - может приключиться большое разорение людям... Твой муж подвел нас. Он два года обирал нас, а теперь из-за него нам грозит разорение. Вся наша надежда в этой земле! А вся власть у станичников. Они могут все. Им ничего не жаль. Подумай. Ты - тоже хозяйка этого дома. Подумай. Ведь деньги-то все вместе едите! Может, отвратишь беду?
- Если б он был здесь! - вырвалось у Зору. - А что я могу без него? Я даже не знаю, куда, к кому идти, кто этот хозяин... Но я спрошу у мужчин нашего села... Да и он, может, еще вернется...
Горцы ушли. Зору металась по селу до рассвета, но ничего не смогла узнать. Чаборз не имел привычки посвящать других в свои дела.
Ночь выдалась тихая, звездная. Поздно взошла желтая, страшная луна. Она тускло осветила поле кукурузы. Вдали черной стеной встали горы. Люди развели один на всех костер. Тревога сблизила их. Что будет завтра?.. Поужинали. Устроились вокруг огня. Кто лег прямо на траву и, положив голову на руки, смотрел, как разгорался хворост, кто задумчиво глядел на языки пламени, улетавшие вверх, и подбрасывал в костер ветки.
- Если завтра действительно явятся эти свиньи, что делать будем? -спросил самый старший здесь, беззубый старик, оглядывая всех щелочками маленьких глаз, на которые сползли длинные, прямые, как щетина, брови.
Все молчали.
- Что сказать? - промолвил Калой. - Кто знает, что будет? Если удастся, отстоим поле...
- А я думаю, мы свое все равно у Чаборза возьмем! - откликнулся кто-то позади.
- Сказать легко! - заметил другой.
- Ну что ж, если мы такие бессильные, надо собрать и отнести старшине штаны! - воскликнул старик.
Ему никто не ответил. Тишину ночи нарушали только бесчисленные сверчки.
- Горишь! — вдруг крикнул старик сидевшему напротив мужчине. Тот подпрыгнул, схватился за мотню и отдернул руку. Его подняли на смех. Испугавшийся, желая скрыть смущение, рассмеялся и сам.
- А что мне их беречь? Штаны, я говорю, если все равно завтра Чаборзу понесем!..
Но случай не развеселил горцев. А немного погодя, они незаметно стали засыпать.
Калою вспомнилось детство. Сколько раз вот так он с ребятами сидел у костра! Вспомнилась скала Сеска-Солсы, на которую он убегал от всех тягот жизни и находил радость в своем рожке... А куда убежишь теперь?.. Куда спрячешься? Кому пожалуешься? Самому надо решать свои дела. Да и только ли свои?.. И Калой запел. Он пел тягуче, тоскливо и длинно.
Мы родились ночью, когда щенилась волчица,
Имя дали нам утром, под барса рев заревой.
Выросли мы на камне, где ветер в сердце стучится,
Где снег, как смерть, нависает над бедною головой.
Но мы никогда не сдадимся.
Накинем ветер, как бурку,
Постелью нам будут камни, подушками - корни сосны.
Проклятье врагам и рабам их, собакам лохматым и бурым!
Их кровью заставим мочиться, когда доживем до весны...
Заснули люди. Незаметно заснул и старик, утомленный всей своей длинной дорогой жизни.
И только посветлевшая луна, догоравший костер и песня Калоя оставались вместе до самого рассвета...
На заре пришел ветер. Зашумел в шелковых листьях кукурузы, поднял на поле рябь, как на воде, и укрылся в ближайший лесок. От его шума проснулась иволга, увидела на востоке белесые полосы неба и, словно боясь опоздать, первой возвестила миру о приближении утра.
Долго ее настойчивый и звонкий голос раздавался один. Потом ответил снегирь, запиликала синичка, пробудившись, ожил весь лес.
Калою снилось ущелье, шумящий поток реки и дождь...
Вот большая капля упала ему на лицо, упала другая... Он открыл глаза. Было ясное утро. Ни облачка на прозрачном, голубом небе... И снова капнуло. Он повернулся. Над лицом его свисали изогнутые сабли кукурузных листьев. На кончиках их - капельки росы...
Калой сел и сладко потянулся.
Помывшись в ручье, позавтракав тем, что оставалось, горцы ушли с открытого места под дикую грушу и стали ждать. Без дела время тянулось медленно и долго.
Двое, что были помоложе, сходили на ближайший курган и оглядели окрестность. Нигде ничего тревожного не было видно. Через час-другой посмотрели еще раз, и опять та же безмятежно-спокойная природа в лучах яркого летнего солнца. И людям стало смешно и неловко друг перед другом за свои опасения. Как можно было поверить, что кто-то решится уничтожить такой труд, труд, от которого зависит жизнь сотен людей? Конечно, хозяин земли сдерет с Чаборза еще по пятерке. Но народ от этого не пострадает. Он заплатил свое.
Надо было торопиться домой, и горцы поднялись и пошли на дорогу, которая проходила мимо пашен. Впереди, опираясь на посох, шагал старик.
В это время кто-то из них заметил в стороне пыльное облачко. Оно постепенно росло, и скоро за ним стало видно смутное очертание какой-то массы.