На военном полигоне проходили занятия по тактике боя, с оценкой нами, будущими офицерами, позиции, занимаемой «нашей» ротой, позиции противника, формулировки боевого приказа, оценке сил и средств ведения предстоящего боя. В землю были закопаны взрывпакеты, нам были розданы холостые патроны (с особой отметкой на пуле) и «бой» начался. Мы зачитали составленный нами приказ и «пошли в атаку», стреляя из автоматов по противнику и бросаясь на землю, когда неожиданно рядом взрывался взрывпакет - всё было почти взаправду, как в кино. На нас даже были надеты противогазы, и мы стреляли сигнальными ракетами из ракетниц, обозначая для наших «соседей» по фронту атаки наши предполагаемые действия. Конечно же, я храню фотографию с полигона.
Комнаты первого этажа, выходящие на Первомайскую улицу, над спортзалом, занимало руководство института. Правое же крыло этажа, примыкающее к школе, занимали нефтепромысловики. Помню, в коридоре всегда лежали буровые трубы и долота. В этих аудиториях у нас были занятия по технике безопасности, которые проводил Арутюнов, живший на Первомайской улице в одноэтажном домике совсем близко от моего дома.
Не могу вспомнить, где находилась кафедра английского языка. Эти занятия давались нам без особого труда, если учесть, что наша школьная учительница языка родилась в Сан-Франциско. В юности я сам учился произношению по передачам радиостанций Би-Би-Си и «Голос Америки». Американцы проводили специальные, тематические, передачи для изучающих английский язык - по физике, астрономии, истории, музыке и т.д., причём диктор в это время говорил достаточно медленно, хорошо поставленным, приятным глубоким баритоном. Американцев вообще было легко узнать - они передавали новости как-то «внушительно», каким-то гордым манером (не могу подобрать слова), медлительно, не торопясь, размеренно - и почти всё можно было понять. У дикторов Би-Би-Си была обычная английская скороговорка, окончания слов как-то проглатывались, они «тарахтели» и следить за ними было трудно.
В 1964 или 65 году я, по настоянию Татьяны Васильевны Яковлевой, о которой я уже рассказывал, стал готовиться к сдаче кандидатского минимума и ходил в наш институт по вечерам на занятия по философии и английскому языку. Кроме меня, в нашей группе были Адик Барминский (Адольф Георгиевич, так неожиданно скончавшийся 23 февраля 1993 года) и другие сотрудники НИИГИ (тогда ещё не бывший НИИГИ). Занятия по языку проводил с нами Дмитрий Николаевич Стасиневич, недавно начавший работать на кафедре института. Интересный человек. Ещё ребенком его увезли родители в Харбин, убежав от революции. Потом он с сестрой оказался в Австралии, где сестра вышла замуж. Жил он в Южной Америке (и много рассказывал нам в перерывах об образе жизни латиноамериканцев), в США, где три года учился в университете. Вернувшись в Россию, стал жить в Грозном и работать в нашем институте. Английский он знал в совершенстве, это был его, можно сказать, родной язык, а нужные русские слова иногда находил с трудом, да и говорил с лёгким акцентом. Он-то нам и подсказал, что, произнося «нашим» манером обычно довольно часто встречаемые в разговоре слова «can't» (сокращение от can not), мы все великолепно и довольно грубо «материмся» по-английски. Так-то вот, ребята!
Английский язык неплохо знал мой одноклассник, наш же студент-геофизик, Алик Енин (всех нас можно видеть на фотографии 1956 года, которая недавно, наконец, появилась на сайте). Весельчак, мастер на все руки, радиолюбитель, любитель и знаток джаза, имевший большую фонотеку, никогда, казалось, не унывающий, всеми нами любимый Алик, так рано ушедший из жизни 23 августа 1990 года и похороненный недалеко от моих родителей. Светловолосый, «яркий» блондин, чем-то напоминающий молодого Есенина (он в нижнем левом углу фотографии нашего выпуска). Мы, школьные друзья, звали его «армяном» в пику его светлым волосам, как, аналогично, по контрасту, называли в команде «болтуном» знаменитого хоккейного вратаря Свена Тумбу за его редкую даже для шведа молчаливость. Алик был «душой» всех наших вечеринок, будь они в кругу одноклассников или однокурсников, всех наших встреч после окончания института. Его почётной обязанностью была организация «музыки» для танцев.
…Многие из нас уже ушли из жизни, вечная им память и - до встречи там…
26 мая 2003
…«Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые...
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь обильные, страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первые встречи, последние встречи,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далёкое»...
…Ещё в самом разгаре наша весёлая студенческая молодость. И мы ещё «не отыграли первого тайма», шла ещё 20-я минута. Как искренно и чисто мы влюблялись тогда!
Я вновь вспоминаю то счастливое время, и опять «…всё стало вокруг голубым и зелёным…, и жизнь потекла по весенним законам…», и снова «любовь от себя никого не отпустит, над каждым окошком поют соловьи…». Это было время, когда наши девчата напевали, отдыхая по вечерам на летней практике или лазая по геологическим обнажениям Чанты-Аргуна, бессмертные мелодии Исаака Дунаевского, Милютина, Соловьёва-Седого - «Сердцу хочется ласковой песни и хорошей, большой любви…, не могу я наглядеться на тебя, как мы жили друг без друга - не пойму». Увы, нам только казались бессмертными эти мелодии, сейчас, похоже, они забыты. Настало другое время, другие мелодии и другие песни, слушать которые нет желания…