- Ты ложись, - предложила она, - а я постерегу. Будь спокоен, никого не впущу в дом. Кто полезет, получит колом по голове! - решительно заключила Кайпа.
Хасан улыбнулся.
- Если кто явится, нани, я и сам с ним разделаюсь.
- Нет уж! В доме я за все в ответе. К тому же с меня и спрос невелик. Я ведь женщина, не каждый поверит, коли кто скажет, что ударила...
Хасан долго сидел, не спал.
А в это время у ворот, прижавшись к плетню, стояли два деникинца и стражник-сагопшинец, подосланные Саадом. Деникинцы остались стоять на месте, а стражник приблизился к дому, подкрался к слабо освещенному окну. Первым он увидел Хасана, сидящего на поднаре, Кайпа примостилась на низком стульчике около железной печурки.
Не смог стражник навлечь на голову этой женщины, у которой еще глаза не просохли, новое горе. И он, постояв еще немного, тихо вернулся к деникинцам и сообщил, что в доме одна старуха.
- Если одна, то почему она так долго не спит? - спросили те.
- Богу молится. - Стражник поднес к своей голове руки, показывая, как она молится.
И все трое ушли.
Уходил Хасан из дому еще затемно.
- Береги себя и Суламбека, нани, - сказал он на прощание. - Мы скоро прогоним врага. Обязательно прогоним и вместе с Хусеном вернемся домой. Будет и у нас счастье!..
- Возвращайтесь скорее живыми и здоровыми. Это и будет мо им счастьем...
Хасан огородами выбрался из села. Он уже вошел в рощу на склоне хребта, что высится над Сагопши, когда начало светать.
День был такой же пасмурный и мрачный, как накануне. Тяжелое небо, того и гляди, расплачется - разольется дождем, а солнца словно бы и вовсе в природе нет - ни лучика не пробивается. Оттого, может, и Сагопши на этот раз, особенно сверху, с хребта, показалось Хасану мрачнее и печальнее обычного. Все было вроде бы в трауре. Даже стадо коров, вышедшее из села, двигалось в сторону степи медленнее, чем в другие дни. Вот показалась и отара. Она тоже едва плелась, но не остановилась у рощи, пошла дальше к Согапрву.
Хасан притаился за кустом шиповника и стал всматриваться, что делается на дороге. Проскакали деникинцы. Вот они скрылись в урочище у Согапрва, именно там, куда шел Хасан. Спустя минуту деникинцы вновь появились на дороге - теперь они уже скакали назад. Промчавшись мимо Хасана, свернули в Тэлги-балку.
Саад приехал после полудня. Он был на бедарке, рядом с ним сидел человек. Наверно, пастух, подумал Хасан. Сын Саада вчера сказал, что отец должен привести пастуха из Моздока. Отара овец находилась недалеко. Сыновья Саада не давали ей удалиться, все время заворачивали.
Много лет думал Хасан об этом дне. Верил в то, что он настанет.
Человек, приехавший с Саадом, направился в сторону отары. Саад крикнул ему:
- Притащи одного барана. На бедарке туда не подъехать. Скажи, пусть даст который помоложе.
Человек, кивнув, удалился к отаре.
Саад отстегнул хомут от оглоблей, дал лошади возможность пастись, сел возле шиповника, с которого еще не опали листья, хотя ягоды были красные. Хасан перешел Согапров и прямо направился к шиповнику. Саад сидел спиной к нему, глядя в сторону отары. Услышав шорох травы, он оглянулся. Хасана он принял за партизана, подумал, наверно, проголодался, ищет где подкрепиться. И тут он услышал:
- Завершай намаз!
Саад переменился в лице.
- Кто ты? Что тебе нужно? - спросил он. Мелькнула мысль: не сын ли Беки? Хотел полезть в карман, вытащить наган. Не полез, подумал, может не он.
Хасан не ответил на вопрос Саада. Он старался быть спокойным, но в груди не хватало воздуха, красные ягоды шиповника казались пламенем и что это пламя бьет в лицо.
- Говорю, завершай намаз! - повторил он.
- Я не совершаю намаз, - сказал Саад. - Что тебе нужно? Хасан опять не ответил.
- Хорошо, что не совершаешь его. Мне не придется стоять в ожидании. Долго откладывалось это. Уже хватит.
Саад сунул руку в карман.
- Вытащи руку! - Хасан навел на него наган.
Рука Саада застряла в кармане. Он не знал что лучше для него: вытащить ее с наганом, которого касаются пальцы или без него. Решил оставить руку в кармане и подождать, что будет дальше. Может обойдется.
Хасан стоял, одеревенев всем телом. В сжатых челюстях ощущалась боль. Бровь его над глазом была грозно вздернута дугой.
- Мой отец грызет землю, ты наслаждаешься жизнью! - сказал Хасан. - Дальше не будет так!
Саад понял: нет надежды на то, что обойдется. Он выхватил наган из кармана, но выстрелить не успел. Выстрел Хасана опередил его. Пуля, попавшая в голову, повалила Саада, вторая пуля угодила в грудь.
Хасан вытащил кинжал и подошел к поврежденному врагу. Но не проткнул его. Не повторил того, что Саад некогда сделал с Беки. Нет! Удержал Хасана взгляд остекленевших глаз проклятого кровопийцы, причинившего так много зла и семье Беки и другим сагопшинцам.
Хасан ладонью вбил кинжал обратно в ножны и, круто повернувшись, зашагал прочь.
Шел он спокойным твердым шагом человека, свершившего правое дело.
Итак, Саада нет! Завет отца выполнен, побеждено зло, которое он мог совершить людям, оставшись в живых.
«Сейчас прибежит его сын, - думал Хасан, - станет кричать: