- Все же есть счастье на земле! Только неодинаково оно людям дается... Хорошо, чтоб всем да помногу было!
- А может, тогда люди и не знали бы, что такое счастье? - неожиданно раздался с женской половины голос Матас.
Все задумались. «Кто же прав?» Но, поразмыслив над непростыми словами этой девушки, много и мучительно мечтавшей о счастье, Калой сказал:
- Нет, Матас, голодный, конечно, знает цену хлебу. Но богатый, у которого много разной еды, тоже не теряет вкуса!
Через день Виты возвращался в город. Калой поднял всех чуть свет, и когда аул проснулся, они были уже далеко. Вместе с Виты и Матас в город шли Калой и Дали. Быстрый и конь Орци несли вьюки с вещами молодоженов, продуктами, которые Дали прихватила с собой для того, чтобы угостить друзей Виты, и кое-что для продажи.
После перевала тропа пошла под гору. Идти стало легко, дышать - свободнее. Утренний ветерок едва колыхал воздух, чистый, как струя родниковой воды.
Необозримые леса на склонах гор цвели огненными красками. Только здесь, где человеческий глаз не мог сразу охватить простор долин и глубину ущелий, перед ним открывались щедроты и богатства осени. В воздухе проносились радостные стаи молодых птиц. Травы звенели хором кузнечиков и трепетали крылышками стрекоз.
Остановились. Подтянули ослабевшие ремни на вьюках. Виты восторженными глазами смотрел на чудеса своей родины, от которой он оторвался давно и навсегда. Но любовь к ней согревала душу, и каждый раз, когда он уезжал с гор, он любовался ими, словно видел их в последний раз.
Теперь он испытывал к ним и чувство особой благодарности. Они снова одарили его чем могли. С ним уходила в неведомую ей жизнь их дочь, его землячка, его осеннее счастье - жена...
— Калой, — сказал в порыве благодарности Виты. — Ты знаешь, я не живу здесь и, наверно, никогда не буду жить. Я привык к другой жизни, к новым друзьям, к шуму города, к другой работе, к людям. Я стал другим» Но я по-прежнему люблю наши горы... И вот, когда я вижу свою башню, клочок родной земли пустыми и ухожу от них, мне кажется, что они зовут... И это тяжело. Возьмите вы с Орци мою башню. Пашите землю, которая вскормила меня... чтобы не пропадала...
Калой остановился.
- Виты, - сказал он, глядя куда-то вдаль. - Ты заговорил о главном. О земле. Многие умерли, не имея клочка ее для могилы. Мне жаль, что ты ушел. Но то, что ты хочешь при жизни отказаться от земли, я не могу слышать! Человек без земли - тля, которая ест чужое! Сегодня у тебя в городе жизнь, а завтра? А что если завтра скажут тебе, как сказали когда-то нашим отцам: уходи! К кому пойдешь, если у тебя не будет здесь ничего? А башня примет. Ее стены слышали первый плач твоего предка, и не известно, чей плач они услышат последним... Но пока ты жив, у тебя должна быть башня и горсть земли. Иначе - ты раб, у которого только руки... Каждую весну я буду оживлять твою землю, переворачивать ее пласты. С женой приедете раз-другой, посеете, пожнете - и будет у вас хлеб. Свой хлеб! И будет рада земля, и будете рады вы... А башня - пусть стоит. И никому не говори этих слов! - Он повернулся и пошел.
Но мысль, которую затронул друг, не покидала его. Уже где-то на выходе из ущелья он снова обернулся к Виты.
- Те, у которых и здесь и на плоскости земли да овцы ходят тысячными отарами, и то ни клочка своей земли не уступают другим. Даже за деньги! А ты так легко готов избавиться от нее? Не хочу обидеть, но если б ты ее своим горбом натаскал, ты бы знал ей цену! - И, в сердцах дернув коня за повод, зашагал дальше.
Некоторое время все шли молча. Потом заговорил Виты.
- Мне понятны твои слова, - сказал он, - но и ты пойми: она мне отболела...
Калой молчал.
- Люди вечно мучаются здесь и мучают землю. Стараются надточать ее. А она не бешмет. Народ прибавляется, а она нет. - Он окинул взглядом горы, словно сверяя с ними свои мысли. - Каждый род топчется вокруг своих камней, вокруг башни, вокруг своей беды... - И, подумав, закончил: — А мы, рабочие - тоже род! Большой! Только другой. Едим то, что дает умение вот этих рук. Живем дружно, не завидуя. Делить нам нечего. Но тоже думаем, как сделать жизнь лучше. Только не в одиночку, а все вместе... для всех. Увидишь моих друзей - узнаешь. Я так понимаю: когда человек прирастает к своей земле, он скорее похож на раба, чем мы.
Калой никогда не спорил, не имея своей твердой мысли. А рассуждения Виты были не обычные. Тут, прежде чем ответить, нужно было крепко поворочать мозгами.
Но одно стало для него ясно: Виты не просто беглец с этих мест, а хозяин какой-то правды, которую он, Калой, пока не понимал.
За поворотом открылось Дарьяльское ущелье и разлившийся мутный Терек. Сбоку в него врывались зеленые прозрачные волны Амархи. Калой остановился, окинул взглядом простор и, указав на слияние рек, полушутя, полусерьезно закричал:
- Вон твоя, а вот наша жизнь!.. Она хоть и не такая глубокая, но зато чище! - И ветер унес назад, в ущелье, его веселый раскатистый смех.
Вечерело, когда они подходили к Владикавказу. Внезапно издали донесся могучий, протяжный вой. Женщины, которые первый раз в жизни шли в город, остановились, оцепенев от страха. Среди бесчисленного множества крыш, утопавших в золотистой листве садов, их поразил гигантский столб, одним концом упиравшийся в самое небо. От него и шли эти страшные звуки.