Чаборз в смятении не заметил, что огонь в глазах Калоя уменьшился... Испуг, податливость, смирение врага разоружили его. Правда, еще не настолько, чтоб он простил Чаборза совсем.
- Чаборз, - сказал он, глядя в упор в его большое, смертельно бледное лицо. - Здесь тебе никто не может помочь, и ты крутишься, как лиса под беркутом! Твой отец тоже думал, что мир у него за пазухой, что люди созданы им... Чем кончил он, известно. Ты хуже него. И ты всего лишь из мяса, а не из железа. Тебя уничтожить ничего не стоит... Но есть условие, за которое я, ради детей твоих и ради твоей жены, могу продать тебе твою жизнь. - Калой выжидающе замолчал.
- Я слушаю, - как можно смиреннее откликнулся Чаборз.
- Прежде чем я вернусь в дом, ты пришлешь мне за загубленного ребенка все, что положено, и еще вот этого коня с седлом. Если пришлют на наш аул постой, ты заберешь его в свой аул... Если будут присылать за мной казаков, ты будешь заранее извещать меня об этом... Покупаешь за все это свою жизнь?
- Покупаю! - согласился Чаборз, все еще с недоверием поглядывая на ствол револьвера, направленный, как ему казалось теперь, прямо в сердце.
Калой опустил револьвер.
- Ты легко соглашаешься. Но нелегко будет тебе, если ты нарушишь этот уговор. Со мной присягнуло семь человек... За обман - пощады не жди, даже если не станет меня! Торопись!
Чаборз вскочил на коня и, не оглядываясь, помчался домой. Когда некоторое время спустя он пришел в себя, нестерпимое чувство досады охватило его. Он впервые узнал настоящую цену себе. И цена эта оказалась такой низкой, что стыдно было признаться.
«Я должен вернуться, отнять оружие, отказаться от всех обещаний или умереть! Иначе я не мужчина! Позор! Позор!..»
Но, думая так, он ни разу не натянул повод, чтоб повернуть коня, а, наоборот, гнал его вперед и ловил себя на том, что, куда бы он ни смотрел, перед ним все еще стоит дуло калоевского револьвера и по-волчьи горящие его глаза.
Уже перед самым Гойтемир-Юртом Чаборз заметил: из-под нагрудника лошади на землю валятся хлопья желтой пены.
Он слез, протер коня жгутом из травы и повел в поводу, чтобы дать хоть немного отдышаться.
Во дворе Чаборза встретили сородичи. Они поднялись, приветствовали его. Но он сразу заметил, что они чем-то взволнованы.
Бросив на руки подбежавшего парнишки повод и плеть, Чаборз пошел в башню и пригласил всех за собой.
Два седобородых старика забрались с ногами на нары. А все другие остались стоять. В комнате воцарилось тревожное молчание.
- Что с вами? Кто-нибудь умер у нас? - будто ничего не зная, обратился к ним Чаборз.
И тогда один из стариков рассказал, что после ухода отряда из Эги-аула, во главе которого был он, Эги известили их о том, что из-за него у жены Калоя погиб ребенок...
- Вы уверены, что это так? - спросил Чаборз.
Старики сказали: женщины из гойтемировского рода, что замужем за эгиаульцами, подтвердили все. Честно. Чаборз задумался.
- Ну и что они хотят? - спросил он.
- Да они ничего... известили и все... Теперь дело за нами. Примем на себя - придется платить. Нет - так надо будет выставить причину отказа... - проскрипел другой старик, почесывая подбородок.
- Видимо, за какие-то наши грехи Бог выдумал этих Эги и поселил рядом с нами! - воскликнул Чаборз, поводя страшными глазами. - То им земля поперек горла, то скотина, теперь рожать не в срок начали! Что угодно придумают, лишь бы содрать с нас!
- Действительно! Кто напугал Дали? Не Чаборз же, а казаки! - воскликнул один из молодых.
- Это не наша вина! - поддержал его другой.
- Отказаться! Отказаться надо! - зашумели остальные.
- А вы что скажете? - обратился Чаборз к пожилым. Те сосредоточенно молчали, а потом старик с голосом, как немазаная телега, снова заскрипел:
- Можно и отказаться. Только не отстанут они. У каждого рода бывает такое время, когда с ним другие не считаются. А бывает и такое, когда считаются. Это зависит от того, какие сыновья у этого рода вырастут. Сейчас у Эги подросли люди, мир с которыми лучше, чем вражда... Чтоб совершить беду, ума немного надо! Грубости и глупости достаточно! А у Эги есть теперь и такие люди. Есть. Не из боязни я, а так, ради спокойствия, посоветовал бы откупиться от них... Как-никак Чаборз был там... Махнул рукой казакам, чтоб те подъехали... Дело ведь было на глазах у всего мира... Вот если б не махнул... А то ведь махнул... видели... Тут уже не только начальника вина, но и наша... Ты не обижайся! Мне думается, сколько ни гадай, если сядут люди, чтобы рассудить, придется нам тянуть...
- Тогда так: у людей спрашивать я не собираюсь. На судилище с Эги не сяду. Лучше вас мне советчиков не нужно. Говорят, больной, которому не суждено поправиться, пусть не доживет до рассвета! Долтак! Сходи в стадо, отбей шесть скотин, садись на мою лошадь, отгони их во двор Калоя и оставь там вместе с лошадью и седлом.
- Ну и подвалило им! — крикнул кто-то.
- Еще неизвестно, что бы у него там родилось, а такое богатство огреб!
- Мир с соседями - это и есть богатство! - загудели другие родственники Чаборза. Но в душе и те, что возражали против уплаты, тоже были довольны. Потому что, когда между родами возникает вражда, беда другой раз приходит к тому, который меньше всего повинен в этом.