Гости поднялись, чокнулись и дружно выпили. Калой поставил свою стопку на место, не дотронувшись. Дали и Матас тоже не стали пить.
Илья Иванович и гости запротестовали. Но так как Дали и Матас никогда не пробовали водки, им заменили ее чихирем. А Калою пришлось хуже. Как он ни отказывался, от него не отступились. Особенно шумели женщины.
- Мужик под притолоку! Косая сажень в плечах! Да коли мы, бабы, стакашками пьем, так тебе ее квартой давить!
И пришлось Калою ради такого случая нарушить свое старое слово и выпить монопольки. С непривычки ему показалось, что в него льется чистый огонь. Но он выпил, не дрогнув, не поморщившись, и вызвал общее одобрение. Потом пили еще, говорили много и хорошо, пели песни. И вот кому-то пришло в голову крикнуть «Горько!»
Калой и обе ингушки не понимали, чего хотят гости. А когда Виты, смущаясь, объяснил им, развеселившийся Калой сказал, что надо делать все, чтоб гости были довольны. И не зная, что это касается только жениха и невесты, обнял свою растерявшуюся Дали и поцеловал при всех. Гости пришли в восторг.
- Ах, чертов Шамиль! — кричали они. - Как целовать - сразу понял!
- Так он же за старое! Небось, когда женился, там некому было кричать «Горько!»
Но не забыли и Виты. Пришлось и ему целовать Матас.
Откуда-то появилась балалайка. Сдвинули в сторону столы, и музыкант заиграл плясовую.
Захмелевшие гости ударили в ладоши. Но никто не решался выйти первым.
- Вера!
- Иди, Вера Владимировна! — слышались голоса.
И высокая, статная жена Ильи Ивановича встала, поправила на плечах платок в красно-желтых цветах и, чуть откинув голову с короной тугой косы, пошла. Пройдя по кругу, она остановилась против мужа и задорно пропела:
Ох, Илья, для всех Илья,
А для кого - Ильеночек,
Если б сбрил свои усы,
Ты стал бы ангеленочек!..
Э-э-эх!
И снова раздался перебор ее ботинок, а руки, подхватив концы соскользнувшего с плеч платка, повели их в разные стороны.
Илья Иванович покачал головой, расправил рубаху под ремнем, подкрутил ус и лихо кинулся за ней. То он подбивал каблуками под ее мелкую дробь, то шел вприсядку, закидывая руку за голову, то останавливался и рассыпал ладонями треск по груди да по голенищам до самого пола.
- Эх! Давай, давай, давай! - кричали мужчины.
- Не поддайсь! - перебивая их, кричали Вере женщины. Пальцы рвал о струны балалаечник, вздрагивало на стенах пламя в лампах.
Наконец, устав до изнеможения, они оба кинулись на лавки. Но Илья тут же вскочил и, обращаясь к женщинам, нараспев продекламировал:
А не сбрею я усы
И не пойду в святые,
Потому что вы у нас
Уж больно озорные!..
Потом плясали барыню, краковяк, добрались и до лезгинки. На этот раз Калоя просить не пришлось. Он вывел в крут невесту, сплясал с ней, потом с Дали. Гости были в восторге. Большой, он танцевал легко и ловко, так, что не было слышно.
- Ай да Шамиль! Вот это джигит! - кричали ему.
Поздно ночью, когда все уже были сыты и пьяны, Илья Иванович объявил конец.
- Ну вы, мамаевское нашестие! - крикнул он. - Будет! Пора и честь знать!
Когда стали расходиться, он остановился, подумал и, обращаясь к Калою, спросил:
- А ты где сегодня?
Калой сказал, что остановился у Виты.
- Э-э, нет! - запротестовал Илья Иванович. - Где же тут всем в одной хате? Это не пойдет! А ну, Вера, веди ее, а я этого! К нам! К нам! Тут промеж них нам нынче делать нечего! Не гоже! - И он увел от Виты всех гостей.
По улицам шли, взявшись за руки, с песнями. Дали раскраснелась от чихиря. Ей было удивительно весело и хорошо.
Калой шел и думал: «Какой простой и хороший этот городской народ... Не зря Виты дружит с ними... Но почему ж с казаками так не бывает? — и сам себе ответил: - Нельзя. Землею рассорили нас! А с этими нечего делить...»
У Ильи Ивановича и Веры Владимировны был свой домик в две комнаты с садом. Когда они вошли, дети спали все трое на одной кровати. Два мальчика в одну сторону, а младшая курчавая девчушка - в другую. Старшим было пять и шесть лет, младшей - два годика.
Дали с завистью смотрела на детей.
— А у тебя сколько? - спросила ее хозяйка.
Дали поняла и отрицательно покачала головой. Вера Владимировна пожалела ее, но на этом разговор их оборвался. Дали ни слова не знала по-русски.
Илья Иванович и Калой легли в первой комнате, женщины - во второй. Они закрыли дверь и вскоре уснули. А мужчинам не спалось. Калой неважно чувствовал себя после водки, а хозяин и того хуже. Он принес из кладовой холодного квасу, угостил Калоя, выпил сам. Открыв настежь дверь, расстегнув ворот рубахи, Илья Иванович подсел к окну. Из сада тянуло свежим ветерком.
Ему хотелось поговорить с Калоем, но тот плохо понимал его. И все-таки в конце концов между ними завязалась беседа. Говорили долго и о многом: о жизни в аулах, в городе. Здесь тоже одни вечно бились и не могли выбиться из нужды, а другие, у которых и сила и власть, рвали у них последний кусок из горла и не давали поднять головы. Калой впервые услышал мысли русского человека об этом. Они поразили его. Как они были близки и понятны ему! Но какие это были страшные и мужественные мысли! «Прогнать царя! Прогнать богачей!»