- Джины спутали!
- Заячья хворь!.
- 3-заячья х-ворь у в-вашей родни! Г-де т-ы, вислоухий п-пес?! - отряхиваясь, заорал Галушка, поняв наконец, что это Орци, крутившийся позади него, привязал его за ногу к стойке телячьего загона.
Как ни важен был разговор, происходивший до этого, все рассмеялись.
Калой позвал брата. Но Орци предусмотрительно исчез.
- Долтак, - снова заговорил Калой, когда все успокоились, - сейчас мы обогреемся и погоним... Если есть здесь ваша, отбейте. Хочешь - войди с нами в долю. А нет - оставайся так. Дело твое. Но у вас тоже дома семьи. Вы здесь молоко попиваете, а ваши дети опухшие ходят. Чаборз небось не дал им на лепешки?
- Да его в горах и не видно. Старшина! Народ мрет, а он где? - злобно вставил Иналук. - Кончай разговор. Скоро рассвет, - бросил он Калою, поднимаясь.
Встал и Калой.
- Ну, Долтак, миром или враждой? - спросил он. - Смотри, мы тут от разных фамилий. Выживем - с нами трудно враждовать! Аул! А поймешь нашу нужду - и от Чаборза защитить сумеем... С миром и ему не под силу тягаться!..
- А что же мы своим скажем? - наконец сдался Долтак.
- Скажете, что мы были всем аулом... И это же правда! Мы ведь готовы и убить вас... Потому что нам иначе все равно смерть... - сказал Калой. - Но мы решили умереть только после того, как кончится все у тех, которых не трогает беда народа!
- Так вы нам-то дадите хоть что-нибудь? - вдруг жалостливо спросил Долтак. - Мы ведь здесь своих коров держали на его сене... Молоком питались. Вы-то себя спасаете, а нам погибать, значит?..
- Нет, Долтак. Вашего мы не тронем. И из чаборзовских дадим на двоих целую скотину! С ней дотянете до весны, - примирительно сказал Калой. - Когда рассветет, спуститесь к себе и скажете людям, что мы угнали чаборзовский табун с его разрешения...
На рассвете Эги-аул проснулся от рева скотины. Ее развели по дворам, а половину, поставили в пустой сарай Хасана-хаджи.
Все мужчины, которые были способны двигаться, собрались у Калоя. В башню набилось столько, что негде было встать.
Тревога на лицах смешалась с ожиданием чего-то хорошего...
- Сельчане! - обратился к ним Калой. - До весны далеко. А смерть уже в каждом доме. Мы пригнали одно из стад Чаборза...
Гул прошел по толпе.
- Это дело не простое. Может, обойдется, а может, кому-нибудь головы стоить будет. Если вы согласны, мы разобьем скот пополам. Половину разделим между собой - на три-четыре семьи по скотине. Если не обжираться, этого хватит до первой черемши! А вторую половину отдадим гойтемировцам. Там тоже мрут... Но мы не воры. Через год-два каждый вернет Чаборзу, что взял. Кто овцой, кто телком... Согласны?
В сакле поднялся невообразимый шум. Каждый хотел ответить Калою сам. Но в общем можно было понять, что все согласны.
- Я вижу у дверей Эльмурзу. Пропустите-ка жреца сюда! Эльмурза протискался к Калою.
- Мясо каждый готов съесть. Это известно. Но, для того чтобы нас никто не мог взять за горло, мы должны присягнуть не выдавать никого! И в этом деле поддерживать друг друга до смерти. Согласны?
- Согласны! Согласны! - завопили голодные.
- Здесь почти все магометане. Но нет ни одного, кто бы солгал, поклявшись богами Мятт-села, Тушоли и Ткамыш-ерды, Эльмурза, говори!
Эльмурза стал белее своей бороды. Он сдернул с себя шапку. Все последовали его примеру. Фотогена давно уже не было, и Калой поднял горящую головешку под потолок. На него смотрели изможденные лица знакомых и близких ему людей. На этих лицах сейчас он видел радость, нетерпение. Старики смотрели на него как на спасителя. И Калою стало не по себе. Неожиданное волнение взяло за горло.
- О! Владыки наши Мятт-села, божьеликая Тушоли и всесильный Ткамыш-ерды! Мы клянемся вам, что не вымолвим слова против тех, кто подумал о нас, не пожалел труда и головы своей, привел в аул благодать, покинувшую нас. Амин!
- Амин, - повторила толпа.
- Очи-ой!
- Очи-ой! Очи-ой! - откликнулись люди.
- Мы клянемся вам, наши милосердные боги, что не дадим друг друга в обиду никому! И, если потребуется, умрем друг за друга! Амин! - воскликнул Эльмурза.
- Амин! - повторил народ.
- Очи-ой!
- Очи-ой! Очи-ой! - повторили все.
- Ну, а если кто из нас нарушит эту священную клятву и отступит от этого слова, да покарает его гром Дяла-села! Да обрушит на него свой гнев мать всех болезней - беспощадная Ун нанальг! Амин! Очи-и-и-ой!
- Амин! Очи-ой! - гудело в башне.
Наступила тишина. Калой всматривался в обращенные к нему лица. Они терпеливо ждали.
- Расходитесь по дворам. Скотину уже развели. Будете делить - не ссорьтесь из-за кишок, из-за копыт. Но и не теряйте ни капли крови. Расходуйте понемногу! Если на нас пойдут гойтемировцы, займите места у бойниц. Вышлите ко мне всех женщин и детей. Если я подниму руку, стреляйте! Если упаду... - Он на мгновение задумался. - Стреляйте, чтоб они не отняли мясо, не перебили вас. Но, думаю, до этого не дойдет. Идите. Режьте и делите скот! Да примет Аллах его в жертву!
Народ кинулся к двери.
Когда все выбрались из башни и в ней осталось только несколько стариков, Эльмурза подошел и обнял Калоя.
- Я не знаю, чем это кончится, - сказал он, - но вас с Иналуком и ребят, накормивших аул, да охранят боги от зла и насилия! Никто не знает, кому это сохранит жизнь, и поэтому каждый должен быть благодарен вам!