- Когда мы подходили сюда, я заметил на лицах некоторых девушек такое выражение, словно они откусили от неспелой мушмулы, - говорил купец. - Я понял их. Им не понравилось, что нам должны уступить место молодые люди, которых здесь больше, чем комаров в том лесу. Но напрасно их разочарование! Мы тоже не слепые оводы и видим все их достоинства и недостатки. Так это?
Тамада девушек подняла на него свои чуть с хитринкой глаза и скромно ответила:
- То, что вам показалось, - это только показалось. Девушки рады вам не меньше, чем молодым людям. Для нас большая честь, что вы пришли.
- Спасибо. Приятно слышать умную речь. Но все же, что мы заметили, — это было. И я хотел бы спросить у вас вот о чем: не приходилось ли вам видеть, как везут иной раз из лесу на молодых бычках дрова? Увязнет воз в колдобине, молодые бычки дергают-дергают, измотаются, но ничего поделать не могут. И тогда дровосеки кричат: «Эй! Приведи-ка сюда старого быка!» Впрягут того в подводу. Он натужится и вывезет воз из ямы. - Назрановец, довольный собой, обвел всех присутствующих многозначительным взглядом, подавил улыбку и повторил вопрос: - Не приходилось ли вам видеть такое?
Тамада девушек поняла намек, приняла вызов и с невинным выражением лица ответила:
- Видеть не приходилось, но слышать приходилось не раз. Окружающие замерли, стараясь не пропустить ни слова.
- Все это правда, - продолжала тамада, - только потом, говорят, придут эти молодые бычки домой, напьются воды, пощиплют зеленой травки и опять носятся, задрав хвосты, хоть снова подставляй им ярмо... А тот, старый, ляжет в тень под дерево и целый день лежит, тяжело вздыхая...
Ответ тамады заставил хохотать даже самого помощника пристава. Он поднялся и крикнул:
- Вы слыхали? Вот это подкусила! Ай да девка!.. Ну, - он обратился к гостям, — здесь нам не выгорит! Пошли-ка лучше действительно в наш шалаш, в тень «отлеживаться»! А напоследок выпьем за то, чтоб таких девок было побольше, а жен с таким языком - поменьше.
Подвыпивший Андарко, моргая и улыбаясь толстыми, как у отца, губами, перевел людям слова помощника пристава, и они с удовольствием посмеялись его шутке. Острое слово здесь очень любили, кто бы его ни сказал.
Шутки немного отвлекли Калоя от его мыслей.
Почетные гости направились к шалашу. А к месту веселья с противоположных сторон мчались два всадника.
Тот, который прискакал с гор, прокричал:
- Везут! Уже в ущелье!
Второй, что прискакал с плоскости, тихо сообщил помощнику пристава, что его срочно требует к себе начальник округа. Ночью на Военно-Грузинской дороге ограблена почтовая карета. Злоумышленники захватили большие деньги.
Помощник пристава хорошо понимал, какой разгон ему предстоит, потому что ограбление произошло на его подопечной территории. Он встал и так выругался, что Андарко и перевести не сумел! И, придумывая, как бы отвести след со своего участка в Осетию, помощник пристава направился к лошадям.
Калой все видел и слышал. Начальство уезжало, чтобы начать розыск его и его друзей, а он стоял тут рядом, и деньги казенные лежали в его хурджинах.
Гонец, смерив Калоя взглядом и вспомнив что-то, сказал начальнику, что почтовый чиновник рассказал, будто один из злоумышленников, отнявший у него револьвер, был настоящим великаном.
Помощник пристава зло рассмеялся:
- Еще бы! А иначе разве он обезоружил бы такого «мятроху-яроя», как почтовый чинуша?! А не говорил ли он, каналья, что у страха глаза велики?!
Уже сидя на лошади, он выпил «стремянную» чарку и поехал со своими подчиненными в одну сторону, а Калой и свадебная молодежь в другую - встречать невесту.
Мчались юноши весело, джигитуя вокруг арбы с девушками. На месте, где только что шли танцы, остались лишь пожилые люди да арба с приданым Зору, которое не повезли в горы. Старух больше всего интересовала купленная для невесты даже не во Владикавказе, а еще дальше «машинка-самошвейка». С великим удивлением рассматривали они ее блестящие части. А самые смелые позволяли себе даже прикоснуться к ней.
- Машинка-самошвейка, а?! Чудо!
У самого входа в ущелье, где кончалась арбяная дорога и начиналась тропа, несколько человек, а с ними и Калой поднялись на гору, откуда открывался вид на ущелье Ассы.
Был полдень. Солнце освещало вздыбленные пласты гор и реку. С того места, где они остановились, видна была тропа. Берега Ассы тонули в зарослях лопуха, папоротника, бузины и орешника. И когда на тропе появились верховые, казалось, что они плывут в зеленых волнах.
Юноши ринулись им навстречу. На гребне горы остался один Калой.
Далеко внизу, на той стороне реки, всадники с невестой собрались у переправы. Погода стояла жаркая. Льды в верховьях рек таяли, и воды было много. На месте брода Асса разлилась, скрыв все валуны и ямы. Стоило коню оступиться, как его тотчас напором волны могло потащить вниз, разбивая о камни. Не зря в народе говорили: «Асса болеет, если ей за лето не удается съесть хоть несколько человек».
Тяжкие мысли с новой силой охватили Калоя.
«Броситься туда на Быстром, перевезти ее и скрыться в лесу.... Ускакать в горы!»