Вокруг весь мир был полон таинственных звуков. Иногда Калою чудилось, что его кто-то тихо зовет. Он поднимался, прислушивался. В траве перекликались сверчки, где-то в лесном болоте заливались лягушки. Тосковал филин. И не было больше ничего.
В ветвях чинары скрылась луна. Костер затух. Прохладный ветер шелестел листвой... Близился рассвет. Положив отяжелевшую голову на седло, Калой заснул.
Ему приснилась Наси. Она обнимала его, и он слышал ее горячий шепот: «Не горюй. Не убивайся... Тебя только я люблю... Только я одна...» Он проснулся. Рядом дремал Быстрый. Калой встал. Оседлал его, подвел к ручью, напоил, освежил лицо студеной водой и вскочил в седло.
Никто не пришел... Никто и не мог прийти.
Занималась заря. В ущелье еще стоял мрак. Быстрый осторожно начал карабкаться по каменистым ступеням тропы. Изредка из-под оскользнувшейся подковы сыпались искры.
«Все ли плохое мое уже позади? - думал Калой. - Что таит наступающий день?»
6
В тот вечер, как увезли Зору из Эги-аула, Хасан-хаджи пришел к Гойтемиру. В знак уважения за ним присылали человека, и он сидел теперь в комнате хозяина, где принимали пожилых людей. Когда он захотел уйти, Наси запротестовала, и ему пришлось остаться. Гойтемир не забыл про обещанного барана. Но Хасан-хаджи сказал, что в этом сватовстве нет его труда. Оно состоялось бы даже в том случае, если б о нем похлопотал ребенок.
- Кто бы не выдал за Чаборза дочь? Кто бы отказался от родства с Гойтемиром, с Наси? - говорил он, и Гойтемир был растроган бескорыстностью друга. А Хасан-хаджи все переводил в шутку.
- Тем более, что ты мне предлагаешь барана, а я еще с самого начала говорил тебе, что за это дело с меня достаточно будет овцы!
Гости смеялись - они понимали, что, взяв овцу, Хасан-хаджи только выиграет.
Провожая Зору на плоскость, Наси плакала, говорила, что горы не дали ей самой увидеть жизни, что они как тюрьма, и поэтому она не хочет, чтобы такая же участь постигла ее невестку.
Мягкость и ласка Наси согрели Зору. Она знала, что жизнь ее отныне зависит от этой женщины, и, рискуя прослыть нескромной, она в первую свою ночь в доме мужа ответила свекрови:
- Я выросла в горах, я больше ничего не видела, и мне здесь неплохо. Зачем же я поеду? Лучше вы с отцом поезжайте, а я присмотрю за хозяйством.
И Наси была тронута. Однако оставить Зору в горах она не согласилась. Решение ее было продумано давно и имело никому, кроме нее, неведомые причины.
После отъезда молодежи с невестой весь день Наси принимала поздравителей. Одни искренне желали ей счастья для сына, другие просто исполняли обычай, третьи умирали от зависти.
Но ее не интересовало, что было на душе у этих людей, и она в равной мере ставила всем обильное угощение.
А у Наси было чем угостить.
К вечеру из Назрани приехал посыльный, который привез Гойтемиру приказ - срочно явиться к начальству в связи с налетом на Военно-Грузинской дороге.
Гойтемир решил на ночь не выезжать, а отправиться завтра пораньше.
На другой день рано выехать не удалось. Чуть свет приехали издалека родственники, которых обязательно следовало принять, и Гойтемир собрался в дорогу, когда солнце уже было высоко.
Хасан-хаджи тоже решил вернуться домой.
Он стоял во дворе и подтягивал подпруги на своем иноходце, когда Наси, державшая под уздцы его лошадь, тихо спросила:
- Куда торопишься? Хочется поговорить о детях...
- Скоро для этого будет много времени, - еще тише ответил Хасан-хаджи.
- Как понять?
Но он не успел ответить. Из башни вышел Гойтемир. Он вынес скатанную бурку и, приторочив ее к седлу, сел на коня.
Гойтемир и Хасан-хаджи выехали со двора вместе.
Наси проводила их долгим взглядом.
Кто бы мог сказать, о чем она думала?
И уж, конечно, никто не предвидел того, как изменится ее судьба, когда она снова увидит этих мужчин.
А всадники, перебрасываясь фразами, ехали не спеша. У перекрестка, где Хасан-хаджи должен был попрощаться со старшиной и повернуть к себе, он придержал коня, а потом, надумав что-то, поехал дальше. Гойтемир удивился.
- Куда же ты? Или решил съездить на плоскость?
- Ехать-то мне некуда. Но есть разговор... - сказал Хасан-хаджи. - Понимаешь, не могу отпустить тебя, не сказав кое-чего! Дело серьезное.
Гойтемир остановился.
- Поедем. Я провожу тебя и по пути расскажу.
- Старик, что приходил к нам из Турции, - причина всему. Жил себе Калой и не очень помнил о старых делах. Так тот перевернул парню душу! Рассказал, как умирал Турс, как завещал отомстить за себя... А теперь мы у него из-под носа еще и любимую увели... Он считает, что, если б ты не был старшиной, тебе сразу не отдали бы ее с первого сватовства. А позже он смог бы вместе с нею добиться отказа... Для отвода глаз он был на свадьбе и вел себя как брат ее, как положено соседу. Но мне стало известно - откуда не спрашивай, - что он успокоился лишь после того, как поклялся на Коране при случае убить тебя...
- Правда ли это? - спросил Гойтемир, снова остановив коня. В его глазах появился страх.
- Это такая же правда, как и та, о которой я рассказал тебе перед приходом Турса за своей землей. Помнишь?