У Пхарказа во дворе собрались друзья, соседи. С причитаниями выла Батази. А часа через два она с мужем погнала на похороны свата лучшую из шести коров, которых он дал им за дочь.
Когда они были уже далеко, соседка Суврат, вместе с другими провожавшая их, вытерла слезы, высморкалась и сказала:
— Когда родители проклинают детей или дети родителей, это уж непременно сбудется! Вот и началось... Такую корову повели!..
7
Прошло несколько дней. Хабары, вызванные смертью старшины, постепенно стихали. Стало известно, что Гойтемировы тайно узнавали: не причастны ли к этому делу эгиаульцы, Калой. Но все, на кого можно было подумать, оказались вне подозрений. Калой же весь день, в который случилось несчастье, был с Хасаном-хаджи — лучшим другом покойного. Подозрения отпали. Все было приписано случайности и слабости старика.
А тоска продолжала точить Калоя. У него были деньги. Но на что они? Что он купит за них? Зерно? Одежду? Зачем все это ему теперь, когда нет Зору? Ведь приди к нему эти монеты немного раньше — у него в доме поселилось бы счастье. Он засыпал бы ими глаза Батази и выкупил ее дочь.
Проклятые деньги, бедность и жадность!..
Стараясь уйти от печали, он вспомнил тех людей, с которыми встречался в последние дни. Только тот, кто видит разных людей, кто вечно не сидит на месте, только тот набирается ума и узнает жизнь, решил он. Не зря же Хасан-хаджи и Гойтемир считались умнее всех в горах. «Рыскающая лиса лучше волка-лежебоки».
Но все равно думы его часто возвращались к Зору. Иногда образ ее сливался с образом Наси. Она представлялась ему такой же ласковой и теплой, как эта случайно пришедшая в его судьбу женщина.
Вернулись с поминок родители Зору. Калой сначала испытывал к ним только неприязнь, а потом это чувство перешло в ненависть. Видеть их, слышать их голоса, приветствовать при встрече стало для него невыносимой мукой.
Самовар, гойтемировские ковры, новое платье на Батази, бешмет на отце Зору - все напоминало ему о том, что из-за этих тряпок, из-за этого добра он лишился ее. Нарастало чувство гнева, оно затмевало ясность ума. И однажды, хмурым вечером, когда над горизонтом ползли низкие тучи и цеплялись за башни, Калой вскочил и кинулся вон из дому.
Орци в удивлении выбежал за ним.
Калой перепрыгнул через забор и направился в башню Пхарказа. Когда он ворвался к ним, Пхарказ полулежал на нарах, а Батази готовила ужин.
Появление Калоя было неожиданным. А выражение лица его не предвещало ничего хорошего.
- Здравствуй! - приветствовал его хозяин.
- Счастлив твой приход! - как можно мягче сказала Батази, прикрывая брошенную им дверь. - Садись. Садись! Мы так давно не видели тебя.
Калой не ответил на приветствие, и уже это одно было знаком величайщей вражды.
- Когда я вас вижу, когда слышу, - сказал он, - меня трясет! Вы больше не будете жить рядом!
Батази почудилось, что в его впалых глазах зажглись раскаленные угли.
- Что мы тебе сделали?! - воскликнула она.
- Ты в своем уме, мальчик? - слезая с нар и в удивлении глядя на него, спросил Пхарказ.
Но Калой не слышал их.
- Я ненавижу вас! - крикнул он и замолчал. Молчали и старики.
- Наши деды, отцы жили рядом. Между нами был мир. И вас я с детства считал своими. А вы - чужие! Жадные! Злые! Вы продали ее! Продали меня! За что?! За сколько? Вы не люди! Зору взяла с меня слово, а то я перебил бы всю вашу и их породу! Да падет на ваши головы грех за дочь! За меня!
- Послушай, Калой... - хотел что-то сказать Пхарказ. Но Калой не дал говорить.
- Если можно продать соседа, друга, дочь, - значит, нет у вас ничего, что не продается! Вас можно купить, впрячь в ярмо и возить на вас навоз! И это не будет стоить дорого. Но я заплачу дороже, чтоб никогда в жизни не видеть крысиную жадность ваших глаз! Если б вы знали, сколько денег теперь у меня, вы бы нанялись ко мне в слуги!
Он захохотал.
Запустив руку в карман, Калой все с «тем же смехом достал горсть монет и швырнул их в лицо ошеломленной Батази.
Золотые и серебряные кругляшки полетели ей в подол, покатились по полу... Сколько белых кругляшек - столько баранов... Сколько красных - столько коров... Боже мой! Как много!!! Сердце Батази забилось, как заяц в петле. Она кинулась на четвереньки, ползала по полу, собирая деньги. А Пхарказ, высокий, худой Пхарказ, уронил на грудь голову, опустил плечи и, придавленный словами соседа, согнулся, как перед судом.
Калой внезапно оборвал смех.
- Хватит? - спросил он.
Пхарказ и Батази смотрели на него, как на сумасшедшего. Да он и в самом деле был сейчас не в своем уме.
- Хватит? Я вас спрашиваю! - закричал он.
- Что хватит?.. - дрожащим голосом спросила Батази, все еще стоя на четвереньках и сжимая в горсти собранные монеты.
Гнев клокотал в Калое.
Он подошел к их очагу, схватился за священную цепь.
- Добрые и злые духи этого дома! Души умерших предков Пхарказа, хозяева башни! - закричал он, вглядываясь в темные углы башни. - Вы, которые получали пищу от этого очага, отныне будете жить в моей башне! Здесь больше не будет огня... Отныне в огне моего очага будет ваш огонь и доля вашей еды! Добрые и злые духи этого дома! Предки! Я клянусь вашей очажной цепью, за которую я заплатил вот тем золотом и серебром, что вы видите в руках у этой проклятой женщины, клянусь этой цепью и этим огнем: завтра, когда поднимется солнце, оно увидит эту башню в огне вместе с людьми, если они не успеют покинуть ее! Амин!