Трамвая ещё не было и он часто ездил на промысла на конной «линейке». Я хорошо помню такие линейки, которые бегали по улицам до конца 40-х годов прошлого теперь уже века. Это была лёгкая конная повозка, по бокам которой были подножки, переходящие в крылья над колёсами. Она мягко и бесшумно передвигалась по улицам, часто ещё не асфальтированным, а замощённым булыжником, как моя Первомайская улица, покачиваясь на рессорах и колёсах на «резиновом ходу», только подковы кобылы цокали по булыжникам, высекая искры. Седоки сидели боком, ставя ноги на подножки. Седоков было трое, четвёртым на левой стороне был кучер. Было «шиком» заказать линейку от вокзала до дома. Линеек было довольно много (все они остались с дореволюционного времени), седоки сидели в чинных позах, не обращая внимания на выпадающий, к великой радости городских воробьёв, из-под задранного хвоста кобылы «конского каштана».
Позже Александр Терентьевич преподавал в нефтяном техникуме студентам-промысловикам, и я несколько раз видел его через окно аудитории на первом этаже, почти около трамвайной линии улицы Красных Фронтовиков, стоящего за кафедрой. Обычно это было тогда, когда я в 1959 году торопился на свидание к музыкальному училищу, красивому двухэтажному, тёмно-красного кирпича, зданию, которое стояло на берегу Сунжи за старым мостом. Здание построено было ещё при царе, и это была тогда синагога. После войны 1994-96 годов от него, как и от многих зданий, не осталось даже следа - я видел ещё развалины высотой не более метра.
…Если кто помнит здание республиканского архива на улице Чехова (раньше она называлась Детской), в двух шагах от нашего института, если идти мимо чеховского сквера в сторону Сунжи к парку Кирова - необычная архитектура, напоминавшая католический собор в миниатюре с двумя шпилями по бокам фронтона - так это, скажу я вам, был прежде польский костёл. А на месте школы №3, что на Комсомольской улице, ведущей к вокзалу (бывшая Шоссейная, позже Вокзальная улица) стоял большой красивый белокаменный собор, построенный терскими казаками. На Первомайской же улице, на месте, где находилась 3-я больница и поликлиника, в которой я лечился большую часть своей жизни (позже больница скорой медицинской помощи), стоял Покровский собор - его застал ещё мой отец, когда он, ещё школьник, приехал со старшей сестрой, закончившей педагогические курсы (та, что директорствовала в разных школах, в том числе в той, где я родился) из Вольска в Грозный… А помнит ли кто, что было на месте нового корпуса ГНИ - ничем не примечательного (и внешне, и внутри) бетонного сооружения? Расскажу и об этом…
Удивительно, что я, как и Александр Терентьевич, помню себя с очень раннего детства. Когда я расспрашивал родителей о том, что вдруг вспоминалось, они говорили, что событие это было до войны. Война началась, когда мне было два с половиной года - значит, помню я кое-что с полутора-двух лет, поэтому жизнь кажется такой долгой.
Александр Терентьевич был необычайным, разносторонне одарённым человеком. Инженер-нефтяник старой формации (которым почти не требовались справочники - они всё знали и помнили), он довольно хорошо играл на скрипке и гитаре, занимался фотографией и киносъёмкой с помощью практически полукустарной кинокамеры и сам готовил растворы для обработки кино- и фотоплёнок, вырезал лобзиком из специальной фанеры прелестные вещи, украшавшие их дом - чем только он ни занимался и как ему хватало времени на его увлечения. Он собрал (в 60-х годах) настоящий 6-дюймовый телескоп-рефрактор, который устанавливался на треногу и был так хорошо сбалансирован, что мог находиться в любом положении по горизонтали и вертикали. Этот телескоп был потом передан в ту самую школу, где я родился и где учился Валентин Лещенко. Судьба телескопа неизвестна. Александр Терентьевич хорошо знал и любил наш город и много рассказывал мне о нём.
Нина Николаевна Лещенко, дочь царского генерала, красивая, всегда весёлая хохотушка, была пианисткой и работала концертмейстером в старом здании драмтеатра. По понедельникам у них дома собирались друзья, преподаватели музучилища, и они музицировали. Эти годы детства и юности сохранились в памяти, да и у всех у вас годы вашего детства, как доброе, ласковое и беззаботное время, когда жива была мама, и жизни, казалось, не будет конца никогда.
Валентин был весь в папу, знал и умел всё. Всё. Играл на пианино и скрипке, занимался радиолюбительством и ремонтировал и собирал ламповые (в то время) радиоприёмники (радиодетали покупались на «развалах» в районе кладбища по выходным дням и родители не отказывали ему в деньгах), занимался фотографией и киносъёмкой 16-мм камерой, мог починить всё (как-то мы с ним купили в комиссионном магазине на Августовской улице в доме, где жил Шароварин, рядом с универмагом, подержанный магнитофон «Днепр» с погнутым тонвалом, так он его выпрямил и отполировал заново и качество записей даже улучшилось - радиолюбители поймут, что значит погнутый тонвал), чинил фотоаппараты и прочую прецизионную технику, был мастером на все руки. И знал, казалось, всё - от него я заразился на всю жизнь любовью к точным наукам - математике и физике.