Много лет спустя, когда Саламбек Наибович был директором ГрозНИИ, наши пути вновь пересеклись. В 1985-87 годах я вновь сотрудничал, по совместительству, с лабораторией Бориса Александровича Сучкова, и несколько раз в кабинете Хаджиева мы обсуждали проблемы применения вычислительных машин в научно-исследовательской деятельности института.
В эти годы (несколько ранее, в начале 80-х) один из старейших сотрудников института, Алексей Борисович Одинцов, очень интересный человек, хорошо знавший Грозный, писал монографию по истории ГрозНИИ, его созданию и о людях, работавших в институте. Он умер в апреле 1985 года, но свою работу успел завершить и издать.
Когда-то и мой отец, после окончания им нашего института в 1935 году (дипломная работа его была посвящена добыче, транспортировке и хранению нефти из XIV пласта караган-чокракских отложений Новогрозненского месторождения), работал в ГрозНИИ, в лаборатории Котяхова в цокольном этаже института. В 1985 году я бродил по этому этажу и встретил там пожилых сотрудниц института, которые помнили Котяхова и эту лабораторию. Много позже научные и практические проблемы этой лаборатории стали научными и практическими проблемами СевКавНИИ.
Снова я в институте, снова на студенческих скамьях его аудиторий… Борис Николаевич Башилов читает нам лекции по начертательной геометрии. На кафедре начертательной геометрии работали Григорий Павлович Степанов, мой сосед по дому на Первомайской улице, бывший танкист, потерявший ногу в сражении на Курской Дуге; Игорь Васильевич Сельский, о котором я уже упоминал; Александр Николаевич Шаньгин, милейший человек, очень мягкий и доброжелательный. К нему, как, впрочем, и к Сергею Сергеевичу Козловскому, и к Анатолию Александровичу Шнейдеру, очень подходит «определение» Оскара Уайльда: «Настоящий джентльмен - это тот, кто кошку всегда называет кошкой, даже если он об неё споткнулся и упал».
Вы уже, наверное, обратили внимание, что жизнь моя свела меня, в основном, с очень хорошими людьми, в чём мне необыкновенно повезло (полагаю, и вам тоже). Хорошего человека легко можно узнать по его поступкам. Есть старинная китайская пьеса, в начале которой перед зрителями молча проходят по сцене её главные персонажи. Один проходит с книгой в руке, и спотыкается о камень. Оглянувшись на него с негодованием, он проходит дальше. Появляется другой, думая о чём-то своём. Увидев прямо на тропе камень, он поднимает его и бросает в сторону. Третий персонаж идёт, весело напевая и посматривая по сторонам. Увидев сбоку от тропы камень, он поднимает его и кладёт на тропу. И всё ясно с этими персонажами, не правда ли…
Мы любили лекции Бориса Николаевича Башилова, хотя этот предмет не всегда легко давался нам, первокурсникам. Читал он как-то легко, не упускал случая пошутить. Вспоминаю, например, как он рассказывал на лекции о развёртке трёхмерных тел на плоскость - показал на доске один способ, затем другой, при этом площадь полученной развёртки была чуть ли не в полтора раза меньше. «Ну вот, привет вам от пошивочной мастерской!» - комментировал он. Лекцию Борис Николаевич заканчивал оригинально, всегда неожиданно - рисуя на доске чертёж, он постепенно подходил к краю доски, ближе к двери и вдруг исчезал за ней в момент, когда раздавался звонок.
Александр Николаевич Шаньгин жил где-то недалеко от моего дома, в районе моей Первомайской улицы (кажется, на Кабардинской, не помню точно). Он был знаком с моей мамой и всегда останавливался поговорить с ней, если встречался с ней, проходя мимо нашего дома. У Шаньгина было два брата - Михаил Николаевич и Николай Николаевич. Последний работал в СевкавНИИ, был он, в отличие от своих братьев, высоким, крепким мужчиной. Михаил же с Александром были небольшого роста и очень похожи друг на друга.
…Из ваших «переговоров», любезные мои читатели, я узнал, что некоторые из вас учились в 41-й школе, что напротив стадиона «Динамо». Во времена моего детства и юности, и даже значительно позже, этой школы не было. Здесь, на улице Стахановцев, были одноэтажные дома старой, ещё дореволюционной постройки. В доме прямо напротив стадиона жил мой одноклассник Виталик Новаковский (его фамилия Добик-Новаковский). Напротив его дома, на том месте, где позже построили кафе-«аквариум», было бомбоубежище - такой высокий бугор, с которого мы любили съезжать на велосипедах. Рядом, прямо у дороги, на улице Стахановцев, долгое время была керосиновая будка, куда в далёком детстве я ходил за керосином. Тогда, после войны 1941-45 годов, мы готовили на керосинках, позже на керогазах. А ещё раньше у нас были примусы. Я до сих пор помню шум горящего примуса. Он всегда, и сейчас, ассоциируется у меня с запахом черемши. Во время той войны, когда мы перебрались из 4-й школы в дом напротив (всё на той же Первомайской улице, я уже писал об этом), во дворе все жильцы дома, оставшиеся в Грозном, варили черемшу на примусах - эта ассоциация у меня с раннего, дошкольного детства.
На самом углу улицы Стахановцев и улицы Октябрьской, которая вела от стадиона «Динамо» до самой Первомайской улицы (а на углу Октябрьской и Первомайской я и жил в детстве и юности и откуда я ходил в институт), стоял старый одноэтажный дом на одну семью. Перед его дверью росли два огромных, дававших большую тень в летние дни, дерева - айлант высочайший, или китайский ясень (таких деревьев было много в Грозном, мы их называли «вонючкой» из-за их запаха во время цветения). Этот дом, коттедж, в моём детском воображении был связан, даже отождествлялся, с домом мисс Хэвишем из романа Диккенса «Большие надежды» (недавно я записал 4-серийный английский телефильм по этому роману - Чарльз Диккенс мой любимый с детства писатель). Дом был какой-то мрачный, может быть, из-за тени от этих деревьев и из-за самих этих деревьев, чья листва походила на деревья в иллюстрациях к Диккенсу, и мне казалось, что в нём произошла какая-то трагедия. В детстве, проходя мимо него за керосином, я ускорял шаги.