Кавказ вначале разочаровал его. Он ожидал увидеть грозные громады гор, мрачные ущелья, грохочущие водопады, сверкающие вечными снегами вершины, за которые цепляются тучи, и лихих всадников, скачущих так, что за их плечами, будто черные крылья, развеваются бурки. Так представляли Кавказ в столице. Таким воспели его Пушкин и Марлинский, таким рисовали его живописцы.
Старогладовская — это уже Кавказ. Однако ни скал, ни ущелий, ни снеговых гор не было. Лениво шумел затерявшийся в камышах Терек. В бесконечных плавнях шелестел камыш... Ничто не напоминало Кавказа — та же Россия: такие же равнины, такие же леса, разве только менее живописные — без серебряных березок и стройных сосен, такие же избы в станицах. Вот только люди одеты по-другому: в черкески, в мохнатые папахи. Но речь русская, сочная.
Настоящий Кавказ Толстой почувствовал только в окрестностях крепости Грозной. И полюбил его на всю жизнь. Здесь он во всем величии увидел снежные горы. Волнение, охватившее его, блистательно передано через переживания героя повести «Казаки». Дикая, как писал сам Толстой, природа Северного Кавказа, и горы, и Терек, и почти первобытная простота жизни казаков и горцев, среди которых у него появились истинные друзья (а с чеченцем из Старого Юрта Садо Мисербиевым они стали кунаками, и тот на деле часто доказывал молодому русскому свою преданность, рискуя жизнью ради его спасения), — все это послужило хорошим стимулом для творчества, помогло рождению гения.
Станицам Старогладовской, Червленной, чеченскому селению Старый Юрт и объединяющему их центру — крепости Грозной — «суждено было стать, — писал биограф Толстого П. И. Бирюков, — историческим местом. Здесь выношены были художественные образы первых произведений Толстого и рождены первые плоды его творчества».
Конец июня, июль и август Лев Николаевич живет напряженной духовной жизнью. В его дневниках и письмах того периода мы встречаем восторженные отзывы о кавказской природе, меткие характеристики окружающих его людей. Все чаще попадаются вдохновенные наброски волнующих писателя великих мыслей.
В июле 1851 года Л. Н. Толстой работает над «Историей моего детства» — первым своим произведением. Однако начало литературной деятельности мало повлияло на образ жизни Толстого. Он страстно увлекается охотой и по-прежнему часто пускается в далекие и опасные экскурсии. «Сентябрь (1851) провел я в Старогладовской, то в поездках в Грозную и Старый Юрт», — пишет он в дневнике.
Однажды, возвращаясь из такой поездки, Лев Николаевич встретил своего родственника Илью Толстого, который повез его в Грозную, на квартиру князя Барятинского. Князь посоветовал Льву Николаевичу подать прошение о вступлении на военную службу. «В октябре месяце я с братом поехал в Тифлис для определения на службу», — читаем мы в дневнике. Сдав экзамен и ожидая назначения, Лев Николаевич продолжает работу над «Историей моего детства». В феврале 1852 года он возвращается в Старогладовскую с назначением в 20-ю артиллерийскую бригаду в качестве «уносного фейерверкера».
В мае Толстой уезжает в Пятигорск, где лечит ревматизм. Здесь он заканчивает свое первое произведение и отсылает его в «Современник», подписав только инициалами. Вскоре повесть «Детство» получает лестный отзыв редактора журнала «Современник» Н. А. Некрасова.
Слава о новом литераторе, скрывающемся под буквами «Л. Т.», докатилась до отдаленного уголка России — левого фланга Кавказской линии. Вот как рассказывает об этом со слов самого Толстого А. Сейрон: Как-то «...отдыхая, усталый, на каменном ложе, между тем как другие играли в карты, он вдруг сквозь сон услышал, как кто-то вслух прочел в найденной случайно газете следующую заметку: «В литературном мире возбудило всеобщее внимание маленькое произведение, подписанное «Л. Т.» «Это я, этот Л. Т., — подумал граф, — и это меня радует...» И у него тепло стало на душе от этого первого признания его таланта — жребий был брошен».
Военная жизнь начинает тяготить писателя, считавшего войну «несправедливым и дурным делом». Он хлопочет об отставке. Его огорчают литературные дела. Цензура изуродовала повесть «Детство» и не пропустила «Набег». Литературная жизнь требовала его присутствия в столице. Однако хлопоты его не скоро увенчались успехом. Еще в декабре 1853 года он пишет: «Вот уже год скоро, как я только о том и думаю, как бы положить в ножны свой меч». Для литературы, впрочем, этот год не пропал даром. Толстой заканчивает «Записки маркера» и усиленно работает над «Отрочеством».
Нельзя не рассказать об эпизоде, который произошел с Толстым в июне 1853 года, — он свидетельствует о смелости великого писателя и о его верности товарищескому долгу. Толстой и пятеро его товарищей, в том числе и кунак писателя Садо Мисербиев, возвращались с «оказией» из крепости Воздвиженской в. Грозную. «Оказия» движется медленно, а тут еще остановились на привал. Всадники, ехавшие с ней, решили скорее добраться до Грозной - до нее оставалось каких-нибудь шесть верст.