- Постараюсь, Хасан-хаджи. Да на что такие Алаху? Мы - земля...
- Не говори этого. Ты не все понимаешь. Перед Аллахом все мы равны.
Он взял с подушки Коран и поднес его оробевшей Батази.
- Возьми этот божий Коран и клянись сохранить в тайне разговор, который у нас пойдет.
Батази с трепетом приняла священную книгу через шаль.
- Послушай-ка, Хасан-хаджи, - как можно мягче проговорила она, - к чему это? Я не пойму...
Хасан-хаджи ожидал вопроса и ответил ей, растолковывая, как ребенку.
- Я буду говорить тебе только то, что может быть на пользу твоей семье. Я хочу рассказать тебе сон и правду, которые могут изменить всю вашу жизнь. Я не собираюсь ничего требовать от тебя. Только никто никогда не должен знать то, что это ты узнала от меня. Если ты не уверена в том, сможешь ли сохранить тайну, мы с тобой сейчас попьем чаю и расстанемся, как встретились. Я ничего не теряю. Это касается тебя. Это - чужая тайна.
После таких слов хозяина ноги Батази приросли к полу, а душа заюлила, как щенок, которому вынесли похлебку.
- Что бы ты мне ни сказал, клянусь, никто не узнает, что это сказал мне ты... - запинаясь, прошептала Батази, и ее серые глаза впились в лицо Хасана-хаджи.
А он положил Коран на место, сел, заставил ее сесть напротив себя и, задумчиво глядя в окно, начал свою речь тихим, далеким голосом.
- Не так давно, в ночь под святую пятницу, я видел сон: наш аул, темное небо, башни... На одной из них могучий орел... Он сидит и высматривает что-то внизу... А внизу овечка пасется... И думаю я во сне: «Чью же овечку хочет схватить эта гордая птица?» И вижу: ты стоишь в дверях башни и любуешься ею...
Рот у Батази открылся, глаза округлились. Хасан-хаджи продолжал:
- Вдруг подул ветер, тучи ушли за горы, выглянуло солнце. Посмотрел я в небо: оно чистое, синее, и в нем большая стая журавлей кружит, прямо над нашим селом. Кружат, кружат, все ниже, уже слышно,
как свистят их крылья. Смотрю: они над вашим двором... Орел поднялся и улетел, а они опустились. И было их так много, что покрыли они и башню и двор...
- Господи! Мой Бог... - прошептала Батази, переводя дыхание.
- Проснулся я и думаю, - продолжал Хасан-хаджи, все так же глядя в окно, — к чему бы это? Вспомнил, что говорят книги священные, прикинул и понял: сон этот к добру для вас. Только никак не мог догадаться: кто эти гости и откуда они?
Он резко повернулся к Батази, впился в нее глазами и почти шепотом сказал:
- Счастливая ты!..
В душе Батази все трепетало.
- Неделю тому назад, - продолжал Хасан-хаджи так тихо, словно боялся, что стены услышат его, - меня вызвал Гойтемир. Старшина. Старик. С ним жена. И говорят: «Дело у нас. Никто об этом те должен знать, кроме тебя и семьи Пхарказа». Я дал им слово. И говорят: «Пхарказ и Батази - честные, труженики, умные люди. Дочь у них - первая красавица и хозяйка. Полюбилась она нашему младшему сыну, а старший еще не женат». И говорят они: «Послали б мы сватов к Пхарказу, но нельзя позорить старшего сына. Надо подождать, пока женится. А тем временем какой-нибудь орел может высмотреть овечку, и останемся мы ни с чем». Как сказали они про орла, вспомнил я свой сон и понял: вещий он! А они продолжают: «Решили мы так. Просить тебя тайно передать родителям Зору предложение выдать нам дочь, породниться с нами, только сберечь ее, пока мы женим старшего. Согласятся - передай им залог. Дочь пусть считают нашей, а чего дать за нее — у нас найдется!»
С этими словами Хасан-хаджи положил на стол перед Батази газырь Гойтемира. Она кинулась, взяла его, разглядела, узнала и осторожно положила назад.
- Послушай-ка, Хасан, — она даже забыла назвать его хаджи, — послушай-ка, а не сон ли все это?.. И то, что ты видел во сне, и то, что рассказал про них?..
Батази была поражена. Руки у нее дрожали.
- Гойтемировские, а?.. Кто бы подумал!
- Нет, Батази. Это не сон, - уже громко ответил Хасан-хаджи. - Из сновидений человек не может захватить с собой и просяного зерна. Как проснулся - все исчезло. А здесь перед тобой вещь... газырь. Это, конечно, как сон. Я понимаю тебя, Батази. Но это жизнь. Только ты не особенно удивляйся. Твоя Зору и в султанском гареме не была бы последней женой! Жемчужина!
- Послушай-ка меня, Хасан-хаджи. Ты же знаешь, что люди мы простые, не умудренные, научи: что делать, что говорить, как я поступить должна?
Сестра хозяина внесла чай, яичницу, сыр, оладьи. Когда она ушла, Хасан-хаджи пригласил гостью к столу и продолжил беседу. Он сказал, что ей надо посоветоваться с мужем и решить вопрос. И уж если они решат его, как просят Гойтемировы, следить за тем, чтоб девушка была недоступна ни для кого.
Батази слушала его, не спуская глаз с газыря Гойтемира. Он сковал ее, не давал ни есть, ни пить. Наконец она вскочила, мотнулась к нише, в которую Хасан-хаджи положил Коран, схватила его, и, сжав перед собой, страстно прошептала:
- Клянусь, если правда все то, что ты здесь сказал, клянусь, что до тех пор, пока это дело с божьей и твоей помощью не завершится, моя дочь не выйдет ни за кого!
Она положила Коран на место и вернулась к столу. Хасан-хаджи скрыл легкую усмешку.