Офицер бросил Орци и поскакал в сторону.
Некоторое время кобыла Орци неслась вместе с батареями, потом устыдилась своей прыти и снова перешла на курцгалоп. И опять до кургана донесся победоносный крик Орци - «вурроо!» Он продолжал атаковать.
Когда штаб-офицер показал начальству разрубленный эфес и пояснил, что всадник кинулся на него, чтобы не попасть в «плен», главнокомандующий рассмеялся.
- Его теперь в полку доконают! - сказал он, успокаиваясь. - А ведь он не сдался даже офицеру! Атаковал! Шел на подкрепление! Это воин! Не так ли? А вот кто кавалериста на такого битюга посадил, тому не мешает всыпать! Солдату медаль!
Он замолчал, задумался и, окинув офицеров строгим взглядом, который, казалось, и смотрел на каждого и не видел никого, обращаясь к начальнику дивизии, сказал:
- Ну что ж, дивизия твоя пока дикая. Гаять с нею было бы лучше, чем воевать. Но ничего не поделаешь. Общее положение вам известно. Фронт требует новых сил. А с недостатками на ходу разберетесь! - Он козырнул и пошел к автомобилю.
Начальник дивизии уехал вместе с ним.
Помощник начальника дивизии, тучный мужчина с красной шеей и большими седеющими усами, снял папаху, перекрестился.
- Слава тебе!.. Пронесло! - Потом усмехнулся, покачал головой: -А здорово окрестил - «дикая»!.. Не в бровь, а в глаз! Так она теперь и пойдет!..
В эту ночь во всех полках дивизии офицеры кутили. Но особенно бурно предавались веселью ингуши. Командиру полка сразу «стало лучше». Да и как было не поправиться, когда он получил благодарность главковерха, его друга произвели в ротмистры и даже серьезная оплошность корнета Бийсархо обернулась первой медалью в полку.
Орци был приглашен в офицерское собрание. Здесь его снова и снова заставляли пересказывать все, что с ним случилось на плацу, и хохотали до изнеможения.
Кутеж закончился поздно ночью, когда были исчерпаны все запасы местной лавчонки и чаборзовских ящиков. А через пару часов сна офицеры уже стояли во главе служебных команд полка, выстроенных для торжественной присяги.
4
Была глубокая осень. На смену утренним заморозкам приходили туманы и нудные дожди. Казалось, кто-то сквозь тонкое сито цедил их на головы солдат.
Лес притих. Мокрые листья уже не шуршали внизу. Природа замерла в преддверии зимы и холодов. А люди все сильней разжигали пламя вражды, и огонь сражений все шире растекался по несчастной земле.
Где-то на крайнем юге против России в войну вступила Турция.
«Дикая дивизия» вместе с другими резервами была переброшена на Карпаты.
Совсем недавно, разгромив неприятельские армии, русские захватили здесь большую часть Галиции и обложили австро-венгерскую крепость Перемышль. Днем и ночью воздух сотрясали тревожные вздохи орудий.
Каждый день офицеры и всадники ждали приказа выступить на передовую.
Ингушский полк стоял в помещичьей усадьбе, окруженной старинным парком, переходившим в лес.
Штаб занимал охотничий домик. Сюда и вернулся к своим офицерам Мерчуле с новостями от начальника дивизии.
Вечерело. На дворе стелилась промозглая сырость, а в домике командира полка буйно полыхал болышой камин, наполняя комнату теплом и ярко озаряя загорелые лица гостей. Они сидели вокруг дубового стола, на скамейках, а те, что помоложе, бросив на пол бурки, расположились у огня. И если бы не серебро погонов да блеск орденов под газырями, можно было б подумать, что здесь сошлась лихая разбойничья ватага.
Первое, чем поделился командир со своими друзьями, - это бочонком вина, полученным из родного села Илори. И хотя здесь в нем не было недостатка - мадьярские вина ничуть не уступали иным, друзья-офицеры с особым наслаждением цедили из кружек свое, кавказское, как драгоценный сок родной земли и частицу черноморского солнца.
Второе, чем поделился он, - это новостями «из военных сфер» дивизии и корпуса, где подвизалось немало титулованных особ, которые считали своей единственной задачей в войне пить пиво, интриговать, присваивать чужую славу и поражать фронтовых коллег осведомленностью в государственных делах.
Шел не первый месяц войны, а офицеры-фронтовики знали лишь то, что происходило у них на переднем крае и в лучшем случае - в масштабах своей армии. Вот почему, когда командиру полка случалось побывать в штабе дивизии, они с большим нетерпением ждали его и слушали «новости», в которых, конечно, далеко не все соответствовало действительности.
Выпив по первой кружке, гости воздали должное хозяину и налили по второй. Мерчуле откинулся на спинку единственного кресла, которое, видимо, прежде служило самому помещику, и сощурился, глядя на огонь. Наступила тишина. Только дрова потрескивали в камине.
- Э! Паши! - воскликнул командир первой сотни Химчиев, называя Мерчуле по прозвищу. - Не терзай нас. Вино чудесное. Но где же речь тамады, которую мы ждем?
- Будет и речь, - откликнулся командир полка. - Для грузин это не новость, но так как здесь большинство ингушей, для них я должен начать немного издалека. В прошлом веке, спасаясь от врагов и преследователей, из Франции в Россию бежал прямой потомок Иоахима Мюрата, прославленного наполеоновского маршала и неаполитанского короля. Путешествуя, он заехал в Грузию, увидел дочь владетельного князя Дадиани Мингрельского, влюбился в нее, и они поженились. Отец невесты дал им богатые владения, и молодые остались жить в Мингрелии. Когда у них родился сын, назвали его Наполеоном. А по-грузински ласкательно Напо.