- Хорошо, - ответил корнет. - Я поговорю с Солтагири. Но сухой разговор - плохой помощник... Начнутся занятия, я отпущу тебя. А ты возвращайся и приготовь здесь стол и все, что надо... Эти девчонки пусть тоже останутся. Они вполне приличные. Только скажи, чтоб для Солтагири вызвали свою «баронессу». Я бы и сам мог все это... но ты понимаешь, я буду занят... Словом, вечером мы с ним приедем и тогда вместе поговорим обо всем.
Чаборзу предложение Соси понравилось. Только мысль о чересчур резвой девчонке, которую он снова должен будет сегодня развлекать, приводила его в уныние. Хоть бы как-нибудь от нее избавиться! Попалась же такая честная, которая считает, что обязана расплатиться с ним за каждую истраченную на нее копейку!..
Фаэтон въехал на окраину города. Бабы выгоняли скотину в стадо. На плацу кадетского корпуса под звуки «Амурских волн» духового оркестра кадеты в белых соколках делали вольные упражнения.
Бийсархо вспомнил училище, с которым он недавно расстался, и ему сделалось грустно. Юность ушла. Он дорвался до той самостоятельной жизни, о которой так много мечталось в юнкерские годы. Он жил этой жизнью. Но, может быть, от пресыщения ею она не казалась ему теперь такой привлекательной. Все было обыденнее, грязнее, чем в мечтаниях...
Навстречу шла на учение рота пехотинцев. Звонкий тенор выводил:
Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать!
Толь не дело под шатрами
В поле лагерем стоять!..
Из боковой улицы наперебой этой неслась другая песня:
Все тучки, тучки понависли,
А с моря пал туман,
Скажи, о чем задумался,
Наш грозный атаман...
Город казался лагерем. И запевалы заливались во всех концах, как петухи на заре. За чугунным мостом свернули влево, к своим казармам. А от Атамановского дворца вместе с осенним ветром донеслось:
Марш вперед,
Россия ждет,
Черные гусары!
Взвод лихой
Зовет нас в бой,
Наливайте чары!..
- Год лихой, - пробормотал в бороду извозчик-молоканин и тяжело вздохнул: - ...Россия ждет...
- Ты что сказал? - спросил его корнет.
- Нет, барин... Так... Думки всякие... - ответил тот. — Эй, поберегись!
Замешкавшийся дворник, которого лошади чуть не сбили с мостовой, отскочил в сторону и, увидев на сиденье корнета, по многолетней привычке старого солдата прижал к плечу метлу и приветливо гаркнул:
- Здраввя желаю!
Бийсархо приложил руку к каракулю папахи.
Зная уже повадки своего офицера, всадник-денщик встречал корнета за воротами, держа под уздцы его лошадь с закинутыми на седло поводьями.
- Где сотня? - спросил тот, соскакивая с фаэтона.
- Только что ушла. Вахмистр повел, — ответил денщик и едва успел схватиться за стремя командира, как тот уже вскочил в седло.
- Ступай! Устраивай!.. — бросил Соси Чаборзу. — Твое отсутствие беру на себя! - И лихо помчался догонять своих.
Сотня выходила на полигон, когда он подскакал к ней, щелкнул плетью и осадил коня.
- Здорово, молодцы! — крикнул он своему взводу по-русски.
- Здарав джилай, ваш сокородия! - послышался довольно дружный ответ ингушей, и они сами засмеялись от удовольствия, что могли так здорово сказать по-русски.
Через некоторое время маршевые роты и эскадроны были срочно назначены к отправке в действующую армию. Фронт требовал пополнений.
Вместе со всеми уходил и вновь сформированный Ингушский конный полк, который с полками соседних народов должен был образовать кавказскую туземную кавалерийскую дивизию.
В назначенный день, ярким солнечным утром, части начали прибывать на Апшеронскую площадь, именовавшуюся так по названию большой красной церкви, выстроенной здесь в честь и память воинов одного из старейших полков русской армии на Кавказе.
Шли с песнями. Несмотря на то, что на солдатах были скатки, лопаты, вещевые мешки, в рядах слышались скоромные шутки, смех. Прохожие останавливались, провожали их долгими взглядами.
В полдень войска были выстроены огромным квадратом, в центре которого оставалось свободное поле, где стоял аналой с Евангелием в кожаном переплете. Рядом табурет, на нем серебряная кропильница.
День был воскресный. В церквах звонили колокола, служили молебны за русское воинство. А воинство пока стояло вольно. К задним рядам подходили родные, знакомые. Кто просто беседовал о чем-то, кто тихо плакал, кто наставлял своего «воина» в последний раз.
Кавалеристы спешились. Бок о бок с Ингушским полком стояли казачьи сотни. Собравшись вокруг бывалого казака со шрамом на щеке, молодежь пела:
Не серые гуси во поле гогочут,
Не серые орлы в поднебесье клекочут,
То гребенские казаки перед царем гутарят,
Перед Грозным царем, Иваном Васильевичем.
Они самому царю-Надежде говорят:
- Ой ты, батюшка, наш православный царь,
Чем ты нас подаришь, чем пожалуешь?
- Подарю я вас, казаченьки, да пожалую
Рекой вольною, Тереком-Горынычем,
От самого гребня до синего моря,
До синего моря, до Каспийского.
И только закончили они старинную, как рядом жаворонком взвилось:
Чубарики-чубчики вы мои!..
И вот «Чубарики» подхватывает вся сотня. Веснушчатый парень, задрав сморщенный нос, сует, указательный и мизинец в рот и, закрыв глаза, заливается таким посвистом, что кажется - жилы на шее лопнут. Даже кони, захрапев, сдают в сторону.