По болезни врачи отстранили от воинской службы Иналука.
Были и такие, которые, не желая идти воевать, находили бедных людей, платили им и посылали за себя в полк. Это не запрещалось.
Но так как все говорили, что война продлится недолго, что за время службы всадники будут получать жалование - двадцать рублей в месяц, а отличившиеся еще и особое вознаграждение, то комплектование полка шло успешно. Для многих горцев в этот засушливый год война явилась неожиданным подспорьем, избавлением от голода. Почти каждый из них имел седло или лошадь, сбрую или бурку, поэтому, получив на покупки деньги, можно было запастись зерном и прокормить семью до следующего урожая.
А в доме у Калоя было плохо. Впервые за всю жизнь Орци восстал против решения старшего брата. Он говорил с ним как равный и требовал, чтобы тот остался дома, а сам собирался идти вместо него.
- Я тебя знаю, - говорил он. - Когда ты в день сходки элу хотел оставить меня на покосе, я сразу понял, для чего ты это делаешь. Но я не думал, что ты сам напросишся идти в полк, не дождавшись жеребьевки. Вместо дяди Турса тебя воспитывал мой отец. Ты растил меня вместо моего отца. Теперь я вместо тебя должен растить Мажита? Да что же мы, прокляты, что ли, что у нас ни один отец не остается для своего сына?.. Я младший. У меня нет детей, и я...
- Ты плохо знаешь, что такое младший! - строго оборвал его Калой. - Иначе ты не возражал бы мне... Я плохо выучил тебя... Есть дети! Нет детей!.. Это причина для разговора?.. Нет, так надо, чтоб были!..
Орци опустил глаза, отвернулся.
- Я перед людьми дал слово и менять не буду!.. - отрезал Калой и замолчал.
Однако младший снова возразил.
- Ты несправедлив, - начал он с обидой. Калой уставился на него. Но Орци смело выдержал этот взгляд и продолжал: - Мне уже немало лет. И все, кроме тебя, считают меня мужчиной. А ты стараешься оберегать меня, как ребенка. Ты несправедлив. Ты не хочешь изменить своего слова, потому что тебя осудят. А что скажут про меня? «Младший брат дал, чтоб старший пошел на войну, а сам остался с бабами»?.. А если тебя искалечат, убьют?.. Скажут, что я ел хлеб, купленный ценой твоей жизни!.. Этого не будет! Ты должен понять меня. Если ты не разрешаешь мне идти вместо тебя, я пойду с тобой... У нас была одна жизнь. Одной она и останется.
Орци вышел. И Калой понял, что на этот раз он должен будет уступить. Со страхом думал он о том, что Орци попадет на войну... Орци, которого он действительно привык считать ребенком.
- Старший, - неожиданно обратилась к нему молчавшая все время Гота. - Каждой женщине тяжело, когда муж ее покидает дом для такого дела... Война - это не то, чему можно порадоваться. Но меня одной будет достаточно, чтобы заставить его уйти с тобой...
- Замолчи! Только тебя мне не хватало! - закричал на нее Калой и замотал головой, как бык на привязи.
Гота умолкла, но не испугалась деверя. Она знала, сколько доброты скрывалось в этом человеке за его порой свирепой внешностью. Дали подошла к ней, обняла за плечи, и они вместе вышли из комнаты.
В день, когда всадники обеих горских общин собрались у Гойтемир-Юрта, чтобы вместе тронуться в путь, из города пришла весть о том, что царь Япошка тоже начал воину против царя Германа.
- О! Теперь туго придется Герману! А когда подойдем мы, от него только клочья полетят в разные стороны, - говорили мобилизованные. - Хотя бы без нас война не кончилась!..
В полдень собрались все - и отъезжающие и провожающие. Было солнечно, но не жарко. В воздухе пахло пересохшей травой. Над головами то появлялись, то исчезали звонкие стаи щуров.
Приехал старшина. Он был весь в золоте, в белой черкеске, как князь. Чистокровный конь его ни минуты не стоял на месте. Чаборз поднял плеть. Люди утихли.
- Земляки! - воскликнул он. - Сегодня тот день, когда лучшие мужчины покидают горы, и никому не известно, кто вернется назад. Волей Аллаха и государя я был у вас старшиной. Но я рожден в этих горах ингушской женщиной, и когда наступил день испытания для всех, я не могу оставаться в стороне. Начальство приняло мою просьбу. Вместе с вами сегодня ухожу и я. И по моему ходатайству, с согласия начальника округа и назрановского пристопа, я до своего возвращения передаю цепь и звание старшины народом уважаемому... - он замолчал, отыскивая кого-то глазами, - народом уважаемому, честному человеку Иналуку из Эги-аула.
Люди в удивлении зашумели. Все, что сказал Чаборз, было так неожиданно. Никто не мог подумать, что он добровольно уйдет со своего места, а тем более, что он станет тянуть на должность старшины человека из рода, с которым у гойтемировских вечные распри.
Иналук был удивлен не меньше других. Он подъехал к Чаборзу, взял цепь, поднял ее и сказал:
- Я никогда не был старшиной. Но, если вы хотите, я могу взять на себя эту цепь, хоть и не знаю, как справлюсь...
- Бери!
- Бери! - кричала толпа, и Иналук с волнением надел на себя знак власти.
За сто лет главенства в горах рода Гойтемировых оно впервые перешло к другим.
Мысль эта не сразу пришла Чаборзу в голову. Он долго думал и решил, что так будет лучше всего показать Эги свое дружелюбие, свою справедливость. Ведь дома у него оставалась семья, дети. А на войне могли и убить. Ну, а если все закончится благополучно, он не сомневался в том, что цепь снова вернется к нему, если он не поднимется еще выше, к начальнику округа или даже в канцелярию самого губернатора!..