Гарак с удивлением взглянул на него, впервые заметив, как он вырос, как раздались его плечи и силой наливается шея. Каким мужским становится взгляд! Он больше ни о чем не стал его спрашивать. Он понял: теперь Калой уже не соврет... А правду ему страшно было услышать.
6
Шли дни. Народ справился с жатвой. Наступило время обмолота.
По косогорам на санях свозили ячмень. Отовсюду доносились выкрики, хлопанье бичей. С утра и до ночи быки топтали тока, обмолачивая зерно.
Летом каждый день - это новые заботы. И люди стали забывать про пожар Гойтемира. Но не мог забыть о нем Гойтемир.
У него в запасе и хлеба и скота на многие годы. Но черное, выгоревшее жнивье стояло перед глазами, снилось. И радость людская корежила его, будто он сам, как поле его, горел в огне этой радости. Никто не пришел к нему с доносом. Никто не узнал огниво. И это бесило старшину больше всего. Но сколько он ни прикидывал - не мог подумать ни на кого, кроме как на Гарака. Все, все доводы вели к его дому.
И вот однажды пришла тревожная весть. От аула к аулу неслась она черным вороном:
- Солдаты!..
Кто мог ждать от них для себя плохого, уходил в скалы, пока не минует опасность.
Узнав об этом, Калой прибежал домой. Гарак был во дворе. Сын рассказал ему новость.
- Пусть себе идут. Мало ли какие у них дела! - откликнулся Гарак.
Но Калой уловил в его голосе скрытое беспокойство.
- Это из-за пожара, - сказал он, - и Гойтемир выдаст им только тебя! Ты должен скрыться, пока они не уйдут!
Но, несмотря на все уговоры Калоя, жены и Пхарказа, Гарак наотрез отказался уйти. Он знал, что если солдаты вызваны из-за него, то, не найдя его дома, пристав обязательно схватит заложником кого-нибудь из рода Эги. Он надеялся, что и власть не дойдет до того, чтобы арестовывать человека без улик.
Так рассуждал Гарак. А помощник пристава рассуждал по-другому. Он велел созвать сход в самом Эги-ауле. И когда люди собрались, объявил:
- Силою данной мне власти я арестую Гарака Эги за поджог поляна земле старшины. Доказательства виновности будут предъявлены ему на суде. Мы рассматриваем этот акт не как личные отношения, а как выступление против закона. Бунт! Он не один! Таких много, и мы будем судить их как бунтарей, всех вместе!
Гойтемир перевел его слова и добавил:
- Я здесь ни при чем. Если бы я не был старшиной, может быть, они и не вмешались бы. Но теперь это дело их. Я никого не звал.
- Но ты же знаешь, что это не я... Я присягал! — крикнул ему Гарак уже со скрученньми за спиной руками.
- Это ты скажешь на суде, - ответил, не глядя на него Гойтемир и хотел распустить людей.
Вдруг к помощнику пристава подбежал Калой.
- Начальник! - закричал он. - Я поклянусь богом Аллахом, и пусть поразит меня бог скал Ерда - это не Гарак! Отпусти его! Это не он!
Все замерли в ожидании.
- Что он говорит? - спросил помощник пристава.
Гойтемир перевел.
- Интересно. Пусть тогда он скажет, кто поджег?
- Не болтай глупостей! — закричал на Калоя отец.
Но сын посмотрел на него и ровным голосом начал:
- Отец, я не скажу ни одного слова неправды. - И, обратившись к начальству, продолжал: - Весной мы с отцом хотели вспахать эту землю. Она наша. Гойтемир и его родные прогнали отца. И тогда я решил не позволить им пахать. За это они опозорили меня... Дали пощечину...
А потом... - в это время Калой увидел рядом на башне среди детей Виты и Зору. Зору смотрела на него со страхом. - А потом, - еще громче продолжал Калой, - его сын из меня сделал «курицу», и я попал под быков... Их было десять мужчин. А я - один. Я не мог ничего... я поклялся, я сказал: «Вы не будете есть хлеб с этой земли!» И я это сделал!
А Гарак ничего не знал...
Гойтемир перевел и добавил:
- Научили. Сговорились.
Помощник пристава понимающе покачал головой.
- Скажите, что я ему не верю. Отец не мог не знать, что его избили. И если действительно сын поджег хлеб, то по его же наущению. А это все равно.
- Гойтемир, - снова заговорил Калой, когда тот объяснил людям ответ полицейского, - я не вру. Я клялся. Я не вру. Гарак ничего не знал. Отпустите его и возьмите меня!
Но у помощника пристава и у Гойтемира не было никакого желания слушать его, и они собрались уходить.
Тогда Калой отбежал, поднялся на бугорок и крикнул так, чтобы его услышали все:
- Гойтемир, если его увезут, люди свидетели, я убью тебя!
- Разбойник! Схватить его! — приказал помощник пристава, узнав об угрозе.
Но Калой исчез в каменных лабиринтах башен.
Отряд полицейских ночевал в Эги-ауле. Вечером старик Зуккур и несколько других членов рода Эги пришли к помощнику пристава и Гойтемиру просить отпустить Гарака. Они согласились вернуть Гойте-миру его потери от пожара. Но помощник пристава и слушать не хотел. Он сказал, что это не первое выступление у ингушей против старшин и власть решила положить им конец, строго наказав виновных.
Гарака поместили в отдельную башню вместе со стражниками. Вокруг расставили часовых. Никого к нему не пустили, но еду разрешили принести.
Докки плакала, не зная, что делать. Кричал маленький Орци. А Калой исчез.
Уже поздно вечером жена Пхарказа послала к Гараку Зору с лепешками и сыром. Стража пропустила девочку. Гарак стал ужинать. Стражники не обращали на них внимания.