Наконец отряд двинулся к Джараху, чтобы выслать горцев на поиски пострадавших.
Гойтемир вел в поводу искалеченную лошадь и беспрерывно благодарил Аллаха за спасение. Он один знал, что обвал не был случайностью. Он впервые почувствовал, как смерть пролетела над ним. На него пахнуло могильным холодом. Он ясно представил себе, как, если бы камень попал ему в голову, завтра горцы подняли со дна ущелья или поймали в реке его бездыханное тело и повезли б на оглоблях между двух коней в далекий дом, как с плачем встретили б его жена и сын и запел бы молитвы Хасан-мулла. А потом родные стали бы жадно делить его богатство... И ему стало страшно, захотелось жить, жить во что бы то ни стало и пользоваться всем, что он накопил, - любовью детей, лаской молодой жены... и деньгами.
«Я перестал считаться с Эги, - думал он, - да, они слабы и плохо организованы. У них нет вожака. Но это сегодня. Люди рождаются, живут и умирают. И никто не знает сегодня, кто вырастет из младенца, который родится завтра!» И перед Гойтемиром встало лицо Калоя, каким оно было, когда, окровавленный в драке, измятый ногами быков, он поднялся, как стебель из-под копыт, выпрямился и, глядя всем в глаза, сказал: «Этого хлеба вы есть не будете!..» Он увидел его, каким оно было вчера, когда мальчишка заявил перед сходом и начальством: «Я убью тебя, Гойтемир...» Он вспомнил и то, что сегодня, когда уводили отца, Калоя не было. Он, Гойтемир, подумал, что мальчик испугался своей угроза и стражников. Но теперь было ясно - Калой стоял на скале и ждал, чтобы столкнуть камень на его голову... «Да, конечно, он был там не один. Не все Эги тихони. Но он там был...» в этом Гойтемир теперь не сомневался. И он решил: «Хватит. Надо быть осторожнее и не считать, что люди слабы... Надо подумать и о Чаборзе. Ему с ними жить...»
Когда отряд скрылся из виду, с горы, с которой падали камни, почти по отвесной стене съехал на пятках Калой, а следом за ним Иналук. Не задерживайсь, они ринулись вниз по следу Гарака.
Под карнизом лежал стражник, которого схватил Гарак.
Он был мертв. Братья обшарили его, забрали сумку с патронами. На дне ущелья подобрали обе винтовки. Но второго стражника не было. Он, видимо, упал прямо в реку. Они побежали по берегу вверх. Перешли вброд на другую сторону. В кустах стояла их лошадь. Значит, Виты и Гарак ушли на других. Калой с Иналуком сели вдвоем на коня и скрылись в сосновых зарослях.
Дело было сделано. Узник получил свободу. Но чего она стоила ему - еще никто не знал. Ночью юноши добрались до дома Иналука и уложили Гарака, который едва держался на ногах. Падая с тропы с человеком на спине, он ударился - ушибы и ссадины были на всем его теле, однако удар о каменный выступ пришелся в грудь. К утру ему стало хуже. Из горла пошла кровь. Калой решил, что отец погиб.
Но мать Иналука выспросила у женщин, что делать, достала траву и начала его лечить.
В ауле никто не знал, где Гарак. Когда разнесся слух о том, что отряд попал под обвал и многие погибли, что даже Гойтемир едва остался жив, люди решили: видно, Гарака снесло с тропы и он, боясь нового ареста, скрылся у знакомых.
Докки не находила себе места. Она не верила слухам и считала мужа погибшим. «Если б он был жив, - думала она, - он хоть раз пришел бы к нам...» Калой отмалчивался.
Наконец она решила идти к Гойтемиру и узнать, куда он дел ее мужа. Раз Эги перестали интересоваться судьбой своего брата, это сделает она.
Поздно вечером, во время ужина, впервые в жизни у нее с Калоем произошел тяжелый разговор.
- Скажи, ты действительно сжег поле или хотел, чтобы отца не забрали?
- Сжег, - ответил он.
- Значит, он погиб из-за тебя...
- Нет. Когда его схватили, никто не знал, что это сделал я... И зачем думать, что он погиб? Люди же говорят, что он жив.
- А что еще должны говорить люди? - вспылила Докки. - У людей сыновья в таком возрасте, как ты, считаются взрослыми, а ты... Надо было ходить по скалам, расспрашивать людей, искать его... Ведь это же человек! Он бы тебя так не оставил! Где его кости, где могила? А тебе все нипочем! - Она зарыдала. - Завтра я пойду, раз вы, Эги, не мужчины!
Калой отодвинул еду, встал.
- Докки, - сказал он ей. - Не расстраивайся. Эги — мужчины. Были и будут ими. Я не вернусь, пока не найду его! - И он направился к выходу.
- Куда ты?! Не обижайся! Мне больно. Я устала одна... — закричала ему вслед Докки, но он, ничего не ответив, исчез в темноте.
Ночью, когда Докки лежала с открытыми глазами и, глядя на тоненький огонек малого светильника, кляла себя за разговор с сыном и вспомнила, как муж просил не обижать его, скрипнули петли... В дверь проскользнул Калой. Он оглядел комнату, словно попал не в свой дом, и, снова приоткрыв дверь, впустил незнакомого мужчину. Докки в удивлении привстала. И... под космами чужой папахи увидела родные улыбающиеся глаза.
- Живой! - вырвалось у нее.
- Мертвые не приходят, - тихо ответил Гарак.
С того дня жизнь в их доме пошла по-прежнему. Гарак не скрывался от односельчан, но всегда помнил, что его могут снова схватить, и был начеку. А Гойтемир словно забыл о нем. Он не требовал своего долга. Молчал. И сколько ни выведывали Иналук, Калой и Виты, они ни разу не услыхали, чтоб кто-нибудь подозревал их в нападении на помощника пристава и Гойтемира. Народ считал избавление Гарака от тюрьмы делом Всевышнего, счастливой случайностью, знамением того, что боги не терпят несправедливости.