Хасан-мулла еще не старый и красивый мужчина. Он во всей округе один умеет читать Коран и писать ладанки. Отец посылал его учиться. И он пробыл в Аравии пятнадцать лет. И теперь люди относились к нему с большим почтением. Даже те, которые колебались, стоит ли во имя бога Аллаха изменять всем своим старым богам.
Обычно, как он советовал, так и делали. Никто не мог сказать умнее его. Но на этот раз после Хасан-муллы протолкался вперед сосед Турса — Пхарказ. Долговязый, сутулый, он расставил широкие, как у гуся, босые ступни и заговорил:
- Хасан-мулла, ты всегда учишь нас, как бы это... только хорошему! Столб в земле. Но если он расшатан, ему нужда подпорка. А если человек в беде, она ему нужна еще больше. Мы сделаем так, как ты сказал. Но, как бы это... мне думается, перед Аллахом было бы неплохо, если б мы решили не только об одной осени... а о всей жизни Турса...
Это верно! — поддержали Пхарказа горцы.
- Так вот, как бы это... Ведь с каждым могло случиться... Не записано ли в иконе пророка, чтоб нам всем вместе помочь Турсу купить себе новую землю?
Народ одобрительно зашумел.
Хасан-мулла, к которому обращался Пхарказ, улыбнувшись, развел руками:
- Разве Аллах может быть против хорошего дела, против добра! О твоих словах надо всем подумать. Ведь не у каждого найдется что дать!
Турс, который слушал их с большим вниманием, поднял голову.
«Вот какой Пхарказ! думал он. - Сам гол, в зиму и лето одна овчина на плечах, а готов поделиться последним. А этот, Цогал, восемь детей!.. Ноги уже как дерево стали. Чувяки только в мороз одевает... и тоже согласен отнять у своих малышей кусок хлеба для меня... И все остальные...» — И Турсу стало тепло.
- Соседи! Люди мои! Пусть у вас всегда все будет и ничто не уменьшается! Плохой у меня день! Но я что-нибудь придумаю, как-нибудь обойдусь. А долю вдов и сирот, не обижайтесь, не приму. Потому что я не вдова и не ребенок-сирота. Вот они, руки... значит, я что-то еще смогу... Я благодарен тебе, Хасан-мулла, и тебе Пхарказ, за вашу доброту. Если сам не справлюсь с бедой, если у меня ничего не получится, конечно, я приду к вам, куда же мне еще! Соседи мы... Стыдиться не буду. Пусть Бог воздаст вам за добро!..
Люди начали расходиться. Но, прежде чем уйти, каждый еще раз подходил к Турсу и предлагал ему свою помощь.
Хасан-муллу Турс задержал. А когда двор опустел, пригласил войти в башню. Здесь он усадил его на почетный, резной стул, которому, наверно, было столько же лет, сколько и самой башне, поставил перед ним накрытый Доули низенький столик с олениной и лепешками.
Воздав молитву Аллаху, Хасан-мулла принялся за еду, необычную даже для него.
Турс как хозяин стоял и каждую минуту был готов услужить гостю. Он обдумывал предстоящий разговор с Хасаном, от которого зависело многое.
Когда гость наелся, Турс попросил его расположиться для отдыха на нарах. Он помог Хасан-мулле расстегнуть ворот на зеленом бешмете. Это был единственный во всем ауле бешмет из атласной ткани. Турс дотрагивался до его блестящих нитяных пуговок с благоговением. Затем он стянул с него чувяки персидского сафьяна и усадил на войлочную кошму.
- Слушаю я тебя, Турс, - сказал Хасан-мулла, сложив руки на груди и глядя на лазурный кусочек неба, который был виден в окне.
Турс помолчал. Ему легче было день работать в лесу, чем час говорить с таким умным и ученым человеком. Но делать было нечего. Он отослал Доули, помолчал еще, посмотрел, как гость, в окно и сказал:
- То, что мне пришло в голову, это не от силы и гордости, а от бессилия моего... Все знают, что часть земли нашего рода Эги некогда досталась роду Гойтемира. Ею уплатили за их человека, который умер, как говорят, по вине человека из нашего рода. Но я слышал, что моего предка вынудили отдать землю. Он уступил силе, а не правоте. Если б я был уверен в этом, я попробовал бы вернуть свою землю назад. И, может быть, Гойтемир поймет, что волк заскакивает в овчарню не для того, чтобы порезаться с собаками или поймать лбом пулю, и решит спор по-доброму? Мне же терять нечего! Что ты на это скажешь?
Хасан-мулла внимательно следил за выражением лица Турса. Оно не предвещало ничего доброго. Нетрудно было заметить: под видимым спокойствием Турса скрывалась отчаянная решимость так или иначе найти выход из положения.
- Я не судья, - смиренно сказал Хасан-мулла. - Тем более, речь ведь идет о том, что было до нашего с тобой появления на свет! Но раз ты ждешь от меня ответа, я скажу тебе...
Было это, как рассказывал мне мой дед, при отце его или даже при его деде. Двое парней - один из рода Гойтемира, другой из вашего - пасли овец. Гойтемировский парень заснул, а ваш подкрался и из озорства ударил рядом с ним палкой по земле. Спросонья тот так испугался, что умер. И между вами возникла вражда. Ваши не принимали вины на себя, а те утверждали, что вы убили их человека. Никто не мог решить этого спора. Тогда пригласили мудреца по имени Тантал. Он происходил из тех ингушей, что издавна живут в Грузии. Рассказали ему все и попросили решить спор. Тантал велел принести на то место, где умер гойтемировский парень, моральг нетронутого кислого молока и поставить на землю. Потом велел вашему парню ударить по земле палкой рядом с моральгом так, как он сделал это первый раз. Парень ударил. От сотрясения сметана на молоке разошлась.